[неофициальный перевод] <1>
ЕВРОПЕЙСКИЙ СУД ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА
ПЕРВАЯ СЕКЦИЯ
ДЕЛО "ДОБРИЕВА И ДРУГИЕ (DOBRIYEVA AND OTHERS)
ПРОТИВ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ"
(Жалоба N 18407/10)
ПОСТАНОВЛЕНИЕ <2>
(Страсбург, 19 декабря 2013 года)
--------------------------------
<1> Перевод с английского Г.А. Николаева.
<2> Настоящее Постановление вступило в силу 14 апреля 2014 г. в соответствии с положениями пункта 2 статьи 44 Конвенции (примеч. редактора).
По делу "Добриева и другие против Российской Федерации" Европейский Суд по правам человека (Первая Секция), заседая Палатой в составе:
Изабель Берро-Лефевр, Председателя Палаты,
Элизабет Штейнер,
Ханлара Гаджиева,
Линоса-Александра Сисилианоса,
Эрика Месе,
Ксении Туркович,
Дмитрия Дедова, судей,
а также при участии Серена Нильсена, Секретаря Секции Суда,
заседая за закрытыми дверями 3 декабря 2013 г.,
вынес в указанный день следующее Постановление:
1. Дело было инициировано жалобой N 18407/10, поданной против Российской Федерации в Европейский Суд по правам человека (далее - Европейский Суд) в соответствии со статьей 34 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее - Конвенция) четырьмя гражданками Российской Федерации, указанными ниже (далее - заявительницы), 5 мая 2010 г.
2. Интересы заявительниц представляла О.П. Цейтлина, адвокат, практикующая в г. Санкт-Петербурге, при содействии неправительственных организаций "Мемориал" и Европейский центр защиты прав человека (Лондон). Власти Российской Федерации были представлены Уполномоченным Российской Федерации при Европейском Суде по правам человека Г.О. Матюшкиным.
3. Заявительницы утверждали, что четыре их родственника исчезли в г. Санкт-Петербурге в декабре 2010 года <3> и что государство несет ответственность за предполагаемую смерть их родственников и их собственные страдания в соответствии со статьями 2, 3, 5 и 13 Конвенции.
--------------------------------
<3> Европейский Суд имел в виду "2009 год" (примеч. переводчика).
4. В июне 2010 года Председателем Палаты, в которую было передано дело, государству-ответчику было предложено в соответствии с подпунктом "a" пункта 2 правила 54 Регламента Суда представить дополнительные документы по поводу жалобы. Европейский Суд также решил применить правило 41 Регламента Суда и рассмотреть жалобу в приоритетном порядке.
5. 30 мая 2011 г. Европейский Суд коммуницировал жалобу властям Российской Федерации.
6. Заявительницами по настоящему делу являются:
1) Танзила Добриева, 1979 года рождения;
2) Милана Аджиева, 1984 года рождения;
3) Елизавета Добриева, 1969 года рождения;
4) Фатима Джаниева, 1982 года рождения.
7. Первая и вторая заявительницы проживают в г. Санкт-Петербурге, третья заявительница живет в г. Архангельске, а четвертая заявительница проживала в Республике Ингушетия до того, как в декабре 2009 года покинула ее (ее местонахождения в настоящее время неизвестно).
8. Заявительницы являются дальними родственницами Макшарипа Аушева, известного в Республике Ингушетия предпринимателя, который был убит вместе со своей сестрой в октябре 2009 года в Республике Кабардино-Балкария неустановленными лицами. Ранее, в августе 2008 года, его коллега и соучредитель оппозиционного интернет-сайта Ingushetia.ru Магомед Евлоев был убит в г. Назрани сотрудником милиции, который впоследствии был признан виновным в причинении смерти по неосторожности.
9. 15 декабря 2009 г. четвертая заявительница - вдова Макшарипа Аушева - ее мать и два брата стали жертвами взрыва автомобиля в Республике Ингушетия. Четвертая заявительница, которая находилась на последнем месяце беременности, была единственной выжившей при взрыве. Преступление не было раскрыто.
10. 17 декабря 2009 г. автомобиль другого брата четвертой заявительницы взорвался в Республике Ингушетия у милицейского блокпоста, ранив более 20 служащих. Его родственники отрицали, что их брат был террористом-смертником.
11. После взрыва 15 декабря 2009 г. четвертая заявительница уехала в г. Санкт-Петербург на лечение. Ее сопровождали родственники: Юнус Добриев, 1971 года рождения, Магомед Аджиев, 1989 года рождения, Юсуп Добриев, 1969 года рождения, и Али Джаниев, 1992 года рождения.
12. Первая заявительница является женой Юнуса Добриева, у них есть несовершеннолетний сын. Вторая заявительница - сестра Магомеда Аджиева, третья - жена Юсупа Добриева, у них четверо несовершеннолетних детей. Четвертая заявительница - сестра Али Джаниева. Юнус и Юсуп Добриевы являются братьями и дядями четвертой заявительницы, Магомед Аджиев - их племянник и двоюродный брат четвертой заявительницы.
13. 25 декабря 2009 г. четыре человека, указанные в § 11 настоящего Постановления, вместе с четвертой заявительницей прибыли в г. Санкт-Петербург из Республики Ингушетия. Они направились на квартиру, которую снимали вторая заявительница и ее муж, где присоединились к другим членам семьи. Около полуночи вышеуказанные четыре человека пошли домой к Юнусу Добриеву с мужем первой заявительницы, Юнус Добриев управлял автомобилем ВАЗ-21099. Примерно через час первая заявительница позвонила на мобильный телефон мужа, а затем остальным трем мужчинам, но все телефоны были отключены.
14. Поскольку первая заявительница начала сильно волноваться, примерно в 4.30 муж второй заявительницы и его друг поехали по дороге, по которой, по-видимому, следовали исчезнувшие лица. Они заметили автомобиль "Лада", который следовал за ними, и записали его регистрационный номер, а также нескольких других машин, которые двигались за ними. В какой-то момент они даже подъехали поближе к "Ладе" и увидели двух человек, находившихся внутри, а впоследствии описали их в милиции.
15. 26 декабря 2009 г. первая заявительница подала жалобу в местный отдел милиции в г. Санкт-Петербурге на исчезновение мужа и трех своих родственников. Она указала, что в последний раз видела их примерно в 23.30 25 декабря 2009 г. на Камской улице, когда они уезжали на его автомобиле. Они предполагали подвезти двоих из них к станции метро "Технологический институт", а затем отправиться по ее домашнему адресу на улицу Новикова. Около полуночи Юнус Добриев, муж первой заявительницы, позвонил ей и сказал, что за ними следует подозрительный автомобиль, после чего телефонный контакт со всеми четырьмя лицами прервался. Она подчеркнула, что ее муж всегда информировал ее о своих передвижениях и раньше никогда не пропадал таким образом. Она отметила, что сообщала в милицию в устной форме, что за ней следует автомобиль "Форд-Фокус". Вторая заявительница также сказала, что в этот день за ней ходили неизвестные.
16. События октября - декабря 2009 года и исчезновение родственников заявительниц освещались в российской и международной прессе и правозащитными организациями, включая "Мемориал".
17. 28 декабря 2009 г. четвертая заявительница родила дочь в больнице г. Санкт-Петербурга.
18. После исчезновения четырех человек первая и вторая заявительницы подали жалобы в различные следственные и публичные органы и в прокуратуры. Другие родственники и друзья исчезнувших лиц также подали несколько жалоб в городах Санкт-Петербурге, Архангельске и Республике Ингушетия. В своих объяснениях они связывали убийство Макшарипа Аушева и взрыв автомобиля, перевозившего его родственников в Республике Ингушетия, с исчезновением этих четверых лиц. Милицейские расследования, начатые в связи с их утверждениями, были впоследствии переданы в правоохранительные органы г. Санкт-Петербурга для дальнейших действий.
19. Как утверждают власти Российской Федерации, после жалобы первой заявительницы от 26 декабря 2009 г. Приморский, а затем Василеостровский отдел внутренних дел г. Санкт-Петербурга начали проверку. Материалы уголовного расследования содержат два дополнительных объяснения первой заявительницы от 26 декабря 2009 г., которые содержат те же сведения, что и ее жалоба от той же даты (см. § 15 настоящего Постановления).
20. В конце декабря 2009 года милиция безрезультатно пыталась получить сведения о пропавших лицах в различных учреждениях и базах данных, таких как базы продаж билетов на самолеты и поезда, больницы, изоляторы и реестры несчастных случаев. 28 декабря 2009 г. начальник Василеостровского отдела внутренних дел г. Санкт-Петербурга уведомил все городские милицейские службы о розыске четырех человек и пропавшего автомобиля. 28 и 30 декабря 2009 г. милиция осмотрела окрестности Камской улицы, но не нашла следов исчезнувших лиц или их автомобиля. 31 декабря 2009 г. сотрудники милиции установили и попытались допросить собственника автомобиля, которым Юнус Добриев управлял по генеральной доверенности, но каких-либо существенных сведений получить не удалось.
21. 4 января 2010 г. милиция получила запись камер наружного наблюдения с маршрута, которым предположительно следовали родственники заявительниц. 11 января 2010 г. милиция обыскала комнату Юнуса Добриева по месту его жительства и внесла его автомобиль в список угнанных. В начале января 2010 года милиция истребовала историю звонков мобильных телефонов четырех исчезнувших лиц.
22. 5 января 2010 г. сотрудники милиции в Республике Ингушетия опросили Айну А., сестру исчезнувших Юнуса и Юсупа Добриевых, и мать Магомеда Аджиева. Объяснения первой заявительницы были получены дважды в январе 2010 года. 9 января 2010 г. она пояснила, что считает исчезновение своего мужа и трех родственников связанным с покушением на жизнь четвертой заявительницы, в котором погибли ее мать и два брата. 19 января 2010 г. второй заявительнице было предложено дать показания в г. Санкт-Петербурге, а третьей заявительнице - в г. Архангельске, где она проживала.
23. Следователи установили, что четвертая заявительница находилась в родильном доме в г. Санкт-Петербурге с 28 декабря 2009 г. по 2 января 2010 г., а затем уехала со своим ребенком. Как указал представитель, четвертая заявительница боялась за свою жизнь и не хотела, чтобы кто-нибудь знал о ее местонахождении.
24. 25 января 2010 г. Следственный комитет при прокуратуре г. Санкт-Петербурга возбудил уголовное дело в связи с предполагаемым убийством четырех человек в соответствии с частью 2 статьи 105 Уголовного кодекса Российской Федерации (далее - УК РФ). К своим объяснениям, представленным в сентябре 2011 года, власти Российской Федерации приложили свыше 3 000 листов документов, собранных в рамках этого расследования (14 томов).
25. После возбуждения уголовного дела первая заявительница была допрошена 27 января и 1 и 9 марта 2010 г., вторая заявительница - 5 марта и 26 апреля 2010 года. 27 января и 5 марта 2010 г. соответственно первая и вторая заявительницы были признаны потерпевшими в уголовном деле. 2 апреля 2010 г. третья заявительница была признана потерпевшей. 15 апреля 2010 г. следователь признал потерпевшей бабушку Али Джаниева, проживавшую в г. Назрани.
26. 29 января 2010 г. муж второй заявительницы был допрошен и сообщил, что в ночь 26 декабря 2009 г., когда он следовал по маршруту, по которому предположительно ранее передвигались их пропавшие родственники, за ним ехал автомобиль "Лада Приора", в котором находились два лица "славянской внешности". В какой-то момент он остановил машину и подошел к этому транспортному средству. Он увидел двух человек и заметил в их автомобиле два термоса. Он угрожал им, что вызовет милицию, на что они отреагировали спокойно. Он запомнил регистрационный номер автомобиля, который впоследствии оказался недействительным.
27. 2 февраля 2010 г. следователи допросили Суламбека А., брата пропавшего Магомеда Аджиева и второй заявительницы.
28. 4 февраля 2010 г. районный суд г. Санкт-Петербурга санкционировал прослушивание семи мобильных телефонных номеров, использованных исчезнувшими, и получение у операторов мобильной связи их подробного биллинга и списка соединений за период с 10 декабря 2009 г. по 4 февраля 2010 г. Одно соединение телефона Юнуса Добриева было зафиксировано 26 декабря 2009 г., в 2.00, на южной окраине города, у станции метро "Рыбацкое".
29. Также 4 февраля 2010 г. следователи просмотрели шесть дисков DVD, содержавших записи систем мониторинга городского транспорта (записи камер уличного наблюдения), сделанные в ночь, когда родственники заявительниц исчезли на их предполагаемом маршруте. Согласно расшифровке, составленной в тот же день, запись показывает, что между 00.20 и 00.25 за автомобилем заявительниц <4> следовало несколько транспортных средств, включая два серых микроавтобуса и кроссовер темного цвета.
--------------------------------
<4> Ранее в § 20 указывалось, что собственником автомобиля являлось третье лицо, однако в § 31 собственницей названа первая заявительница. При таких обстоятельствах, вероятно, автомобиль может считаться принадлежащим заявительницам, как это указано в настоящем пункте (примеч. переводчика).
30. Заявительницы указывали, что следователи не запросили другие данные, включая записи камер безопасности, расположенных в месте, где их родственники были перехвачены. Эти записи были уничтожены через несколько дней после происшествия. Вторая заявительница также утверждала, что 26 декабря 2009 г. за ней следовал "Форд-Фокус", который она опознала на записи. Копия диска с соответствующей записью, была представлена заявительницами Европейскому Суду.
31. Автомобиль ВАЗ, принадлежащий родственникам заявительниц, был найден 11 февраля 2010 г. припаркованным около больницы в г. Санкт-Петербурге. В тот же день автомобиль был осмотрен милицейскими экспертами. 29 марта 2010 г. эксперты сообщили, что внутри автомобиля отсутствуют отпечатки пальцев, пригодные для целей опознания. 31 марта 2010 г. автомобиль был возвращен собственнице, первой заявительнице. 19 апреля 2010 г. автомобиль был осмотрен милицией повторно, и в протоколе осмотра были отмечены две вмятины: спереди слева и сзади справа. Несколько свидетелей рассказали, что видели транспортное средство постоянно стоящим у больницы с ноября или декабря 2009 года.
32. 12 февраля 2010 г. первая заявительница добровольно прошла исследование на полиграфе. Его результаты были интерпретированы таким образом, что она знала, что случилось с ее мужем и его родственниками и могла быть причастна к их "исчезновению". Согласно внутригосударственному законодательству результаты подобных исследований не могли быть использованы в качестве доказательства, но власти Российской Федерации ссылались на него в своих объяснениях.
33. В марте 2010 года заявительницы нашли нескольких очевидцев задержания их родственников. 9 марта 2010 г. трое местных жителей сообщили следователям, что в ту ночь они видели автомобиль ВАЗ-2109, заблокированный на Большом проспекте темным внедорожником, после чего лица в гражданской одежде, вооруженные пистолетами, вытащили пассажиров и водителя из автомобиля ВАЗ, надели на них наручники и посадили в разные транспортные средства (темный микроавтобус и автомобиль ВАЗ-2110), а затем уехали. На некоторых из нападавших были маски. Один из них сел в автомобиль ВАЗ-2109 и уехал. Вся операция заняла две или три минуты, один из похитителей снимал происходящее с помощью видеокамеры, а другой направлял движение в обход полосы. Свидетели описали белый микроавтобус с затененными стеклами и другой, меньших размеров и светлый. Свидетели использовали выражения "как в милицейской хронике" или "как в кино". Они указывали разное время в связи с происшествием (от 20.30 25 декабря до 1.00 26 декабря). Еще один свидетель Л., допрошенный в марте 2011 года, характеризовал внедорожник как УАЗ "Патриот", а микроавтобус как "Форд-Транзит". Он отметил, что все четверо лиц лежали на дороге, на них надели наручники или связали руки за спиной. Как только их посадили в микроавтобус "Форд", один из нападавших собрал предметы: шапки, мобильные телефоны, - которые лежали на земле. В это время на улице находились двое-трое прохожих, по крайней мере, один человек гулял с собакой. Когда они уехали, человек подобрал шапку, лежавшую на земле, и повесил ее на ограде. Как можно видеть из последующих документов, в марте и апреле 2011 года следователи составили список владельцев собак района и попытались установить дополнительных свидетелей, но безрезультатно.
34. В марте 2010 года следователи обнаружили дополнительные камеры, установленные в данной местности, но к этому времени соответствующие данные были уничтожены, поскольку они хранились в течение периода от пяти дней до одного месяца.
35. Следователи также допросили друзей и знакомых исчезнувших лиц, которые не имели сведений об их местонахождении или возможных причинах их похищения.
36. В апреле 2010 года заявительницы просили Следственный комитет при прокуратуре г. Санкт-Петербурга изменить квалификацию расследуемого преступления и выдвинуть обвинения в похищении. Их ходатайство было отклонено следственным органом.
37. Также в апреле 2010 года Управление Федеральной службы безопасности Российской Федерации по г. Санкт-Петербургу (далее - Управление ФСБ по г. Санкт-Петербургу) отказало в раскрытии сведений о предполагаемом задержании четырех родственников заявительниц, сославшись на отсутствие договора о юридическом представительстве между заявительницами и адвокатом, который подал заявление. 7 июня 2010 г. Куйбышевский районный суд г. Санкт-Петербурга отклонил жалобу заявительниц на этот отказ.
38. 4 июня 2010 г. Управление ФСБ по г. Санкт-Петербургу уведомило представителя заявительниц о том, что данный орган не имеет сведений о задержании четырех лиц.
39. В 2010 году следователь, ответственный за дело, составил обзор информации о подозрительных транспортных средствах, которые видели заявительницы и их родственники после похищения: все регистрационные номера, о которых сообщали свидетели, принадлежали другим транспортным средствам или не использовались задолго до происшествия.
40. 20 декабря 2010 г. адвокат, представлявшая интересы первых двух заявительниц, обратилась к руководителю Следственного комитета при прокуратуре г. Санкт-Петербурга и просила сообщить ей о ходе расследования. Она отметила, что родственники исчезнувших лиц не имели информации о состоянии разбирательства за последние девять месяцев.
41. 30 декабря 2010 г. следователь, ответственный за дело, частично удовлетворил ходатайство представителя об информировании о состоянии разбирательства. В постановлении указывалось, что срок следствия был продлен 25 декабря 2010 г. до 25 апреля 2011 г. После этого были допрошены более 80 свидетелей, чьи мобильные телефоны были зафиксированы в соответствующий период на маршруте движения потерпевших, а также были получены результаты аудиовизуальной технической экспертизы. Однако следователь отклонил ходатайство представителя заявительниц о выдаче копий документов из уголовного дела, включая постановления о продлении срока расследования. Он указал, что право потерпевших на ознакомление с материалами уголовного дела зависит от окончания разбирательства. Поскольку разбирательство еще продолжалось, потерпевшие не имели права знакомиться с его материалами.
42. 25 апреля 2011 г. следователь Следственного комитета по г. Санкт-Петербургу <5> решил приостановить производство по уголовному делу N 122407 в связи с неустановлением виновных. В постановлении содержался подробный обзор принятых на эту дату мер. Так, в нем отмечалось, что заключение технической экспертизы камер наблюдения не смогло определить регистрационные номера или марки транспортных средств, которые преследовали и заблокировали автомобиль исчезнувших лиц в ту ночь. Оно ссылалось на свидетельские показания трех местных жителей, которые подтвердили события при их реконструкции. В постановлении также упоминалось, что следователи выявили дополнительные камеры наблюдения, которые могли зафиксировать происшествие, но их записи были стерты к моменту начала уголовного расследования. С ноября 2010 года по март 2011 года следователи допросили около 80 человек, чьи мобильные телефоны находились на месте происшествия в соответствующий период. В постановлении содержался вывод о том, что материалы дела не подтверждают версию о причастности сотрудников государственных органов к похищению и что родственники заявительниц не задерживались и не преследовались за какие-либо преступления.
--------------------------------
<5> 15 января 2011 г. вступил в силу Федеральный закон от 28 декабря 2010 г. N 403-ФЗ "О Следственном комитете Российской Федерации", и Следственный комитет был выведен из системы прокуратуры Российской Федерации (примеч. редактора).
43. Заявительницы утверждали, что не получали уведомления о постановлении от 25 апреля 2011 года. 8 июля 2011 г. их адвокат подала жалобу, аналогичную той, которая была подана 30 декабря 2010 г. Она отметила, что ее не информировали о состоянии разбирательства после 25 апреля 2011 г. и что она не имеет сведений о его текущем состоянии.
44. На дату последних объяснений властей Российской Федерации от декабря 2011 года расследование еще продолжалось.
4. Дополнительная информация, представленная заявительницами
45. В мае 2010 года первая заявительница обратилась в письменной форме к своему адвокату. Она утверждала, что 17 мая 2010 г. ее вызвали в Управление внутренних дел по г. Санкт-Петербургу, в 4-й оперативный отдел по борьбе с религиозным экстремизмом. Там находился сотрудник, который назвался "Александром" и неофициально сообщил ей, что в начале мая 2010 года на совещании начальник отдела сообщил, что задержание четырех лиц было проведено совместно сотрудниками специального подразделения "Альфа" Главного разведывательного управления Вооруженных Сил Российской Федерации и Федеральной службы безопасности. Транспортные средства, принимавшие участие в операции, принадлежали Федеральной службы безопасности. "Александр" сказал ей, что им дано указание прекратить работу по делу и "выдавать один лист в месяц", создавая формальную видимость расследования.
46. В мае 2010 года адвокатом первой заявительницы было получено письменное заявление от Магомеда М., который сообщал, что 3 мая 2010 г. он был задержан на несколько часов в г. Санкт-Петербурге для допроса сотрудником милиции, который заявил ему, что он и Али Джаниев разыскиваются в г. Ростове по подозрению в подготовке террористических актов в г. Санкт-Петербурге. По-видимому, по результатам этого допроса формальный протокол не составлялся. Магомед М. отрицал знакомство с Али Джаниевым.
47. 14 мая 2010 г. адвокатом первой заявительницы было получено письменное заявление от Егора Р., жителя г. Санкт-Петербурга, исповедующего ислам. Егор Р. был убежден в том, что за ним следила Федеральная служба безопасности Российской Федерации с 2009 года и что он не мог найти работу из-за вмешательства Федеральной службы безопасности. Он был задержан в марте 2009 года и обвинен в распространении экстремистской литературы и обращений (в апреле 2011 года он был признан виновным и приговорен к 120 часам обязательных работ). Он указал, что его дело вел тот же следователь, который отвечал за дело об убийстве родственников заявительниц. Р. знал Юнуса Добриева по Исламскому культурному центру в г. Санкт-Петербурге, где последний преподавал.
II. Соответствующее внутригосударственное законодательство
и практика
48. Как предусмотрено Уголовно-процессуальным кодексом Российской Федерации (далее - УПК РФ), действовавшим в период, относящийся к обстоятельствам дела, уголовное дело может быть возбуждено на основании заявления о преступлении при наличии достаточных элементов состава преступления (статья 140).
49. Статья 144 УПК РФ определяет условия, при наличии которых следователь или милицейский дознаватель может принимать и рассматривать сообщения о предположительно совершенном преступлении. Постановление о возбуждении уголовного дела или об отказе в нем или о передаче сообщения по подследственности должно быть вынесено в срок не позднее трех суток со дня поступления указанного сообщения, в сложных случаях этот срок может быть продлен до 10, а затем 30 дней. Данный период составляет "доследственную" проверку. До марта 2013 года статья 144 УПК РФ ограничивала действия компетентного должностного лица в этот период и исключала сбор доказательств, который согласно статье 86 УПК РФ был возможен только после возбуждения уголовного дела. Если должностное лицо решало передать дело по подследственности, оно могло принять меры для сохранения вещественных доказательств относительно преступления. Заявитель информировался о принятом решении и возможности его обжалования (статьи 144 и 145 УПК РФ).
50. Уголовное дело может быть возбуждено прокурором или следователем с согласия прокурора (часть 1 статьи 146 УПК РФ).
I. Предварительное возражение властей Российской Федерации
51. Власти Российской Федерации утверждали, что расследование похищения еще не завершено. Они также утверждали в отношении жалобы на нарушение статьи 13 Конвенции, что заявительницы не лишены права обжаловать в суд любые действия или бездействие со стороны следственных органов.
52. Заявительницы оспорили доводы властей Российской Федерации. Они утверждали, что единственное эффективное средство правовой защиты, уголовное расследование, оказалось неэффективным.
53. Европейский Суд считает, что возражение властей Российской Федерации затрагивает вопросы эффективности расследования, которые тесно связаны с существом жалобы. Соответственно, он решил исследовать данное возражение при рассмотрении жалобы по существу и отмечает, что данный вопрос должен быть рассмотрен ниже.
II. Оценка Европейским Судом доказательств
и установление фактов
54. Заявительницы полагали, что их родственники были лишены жизни представителями государства. Они ссылались на описание похищения очевидцами. Как они утверждают, похитители носили черную одежду или форму и маски и были вооружены пистолетами. Свидетели охарактеризовали задержание как быстрое и хорошо организованное. Оно включало блокирование автомобиля на улице, извлечение из транспортного средства четырех человек и применение к ним наручников, во время чего осуществлялись регулирование движения и видеосъемка. Заявительницы придерживались мнения о том, что правоохранительные органы имели основания подозревать четырех человек в незаконной деятельности, поэтому могли задержать их в связи с убийством Аушева или взрывом транспортного средства, предположительно совершенным братом четвертой заявительницы (см. § 10 настоящего Постановления). Заявительницы считали, что, если бы похищение было совершено обычными преступниками, реакция правоохранительных органов была бы более быстрой и эффективной. Они утверждали со ссылкой на постановления Европейского Суда, вынесенные при сопоставимых обстоятельствах на Северном Кавказе, что поведение следователей в отношении обоснованной жалобы заявительницы на тяжкое и насильственное преступление порождало прочную презумпцию как минимум попустительства данной ситуации.
2. Власти Российской Федерации
55. Власти Российской Федерации считали, что заявительницы не представили доказательств или доводов, способных установить вне всякого разумного сомнения, что 26 декабря 2009 г. их родственники были задержаны представителями государства. Они отметили, что уголовное расследование по данному вопросу не смогло прояснить обстоятельства "исчезновения" четырех человек. Власти Российской Федерации также указали на отсутствие доказательств причастности государства к задержанию или предполагаемой гибели этих лиц.
56. В ситуации, в которой Европейский Суд сталкивается с задачей установления фактов, применяется ряд выработанных им принципов (см. Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Эль-Масри против Македонии" (El Masri v. "former Yugoslav Republic of Macedonia") от 13 декабря 2012 г., жалоба N 39630/09, §§ 151 - 153, ECHR 2012): выводы о фактах должны быть основаны на стандарте доказывания "вне всякого разумного сомнения", и такое доказывание может строиться на совокупности достаточно надежных, четких и последовательных неопровергнутых фактических презумпций (см. Постановление Европейского Суда по делу "Авшар против Турции" (
v. Turkey), жалоба N 25657/94, § 282, ECHR 2001-VII, и Постановление Европейского Суда по делу "Таниш и другие против Турции" (
and Others v. Turkey), жалоба N 65899/01, § 160, ECHR 2005-VIII). Применяя вышеупомянутые принципы к делам об исчезновениях на Северном Кавказе, Европейский Суд заключал, что заявителям достаточно выдвинуть доказуемую жалобу о том, что их пропавшие родственники похищены военнослужащими, чтобы похищение относилось, таким образом, к сфере контроля властей, после чего власти Российской Федерации должны исполнить бремя доказывания путем раскрытия документов, находящихся в их исключительном владении или представления удовлетворительного и убедительного объяснения того, как произошли данные события (см. в числе многих примеров Постановление Европейского Суда по делу "Азиевы против Российской Федерации" (Aziyevy v. Russia) от 20 марта 2008 г., жалоба N 77626/01, § 74, Постановление Европейского Суда по делу "Уцаева и другие против Российской Федерации" (Utsayeva and Others v. Russia) от 29 мая 2008 г., жалоба N 29133/03, § 160 <6>, Постановление Европейского Суда по делу "Хуцаев и другие против Российской Федерации" (Khutsayev and Others v. Russia) от 27 мая 2010 г., жалоба N 16622/05, § 104 <7>, и Постановление Европейского Суда по делу "Аслаханова и другие против Российской Федерации" (Aslakhanova and Others v. Russia) от 18 декабря 2012 г., жалобы N 2944/06, 8300/07, 50184/07, 332/08 и 42509/10, § 98).
--------------------------------
<6> Опубликовано в "Бюллетене Европейского Суда по правам человека" N 7/2009.
57. Рассматривая эти дела, Европейский Суд учитывал трудности, связанные с получением доказательств, и тот факт, что заявители часто не могут предоставить много доказательств в поддержку своих жалоб. Порог доказуемости достигался исключительно за счет свидетельских показаний, включая объяснения заявителей Европейскому Суду и национальным органам, и других сведениях, свидетельствующих о присутствии военного или полицейского персонала на данной территории в период, относящийся к обстоятельствам дела. Европейский Суд руководствовался упоминаниями военной техники и снаряжения, беспрепятственного проезда похитителей через военные блокпосты, в том числе в комендантский час, поведением, типичным для специальных операций, таким как оцепление территорий, проверка удостоверений личности, обыски помещений, допросы жителей и коммуникации в рамках субординации, и иными относимыми данными о специальных операциях, например, сообщениями средств массовой информации и неправительственных организаций. При наличии этих элементов он приходил к выводу, что территории находились под полным контролем государственных органов с учетом проведения военных или специальных операций и присутствия военнослужащих (см., например, Постановление Европейского Суда по делу "Ибрагимов и другие против Российской Федерации" (Ibragimov and Others v. Russia) от 29 мая 2008 г., жалоба N 34561/03, § 82, Постановление Европейского Суда по делу "Абдулкадырова и другие против Российской Федерации" (Abdulkadyrova and Others v. Russia) от 8 января 2009 г., жалоба N 27180/03, § 120 <8>, Постановление Европейского Суда по делу "Косумова и другие против Российской Федерации" (Kosumova and Others v. Russia) от 7 июня 2011 г., жалоба N 27441/07, § 67 <9>). Если власти Российской Федерации не могли опровергнуть эту презумпцию, это влекло нарушение статьи 2 Конвенции в ее материально-правовом аспекте. Однако, если заявители не выдвигали доказуемую жалобу, бремя доказывания не могло быть переложено (см., например, Постановление Европейского Суда по делу "Товсултанова против Российской Федерации" (Tovsultanova v. Russia) от 17 июня 2010 г., жалоба N 26974/06, §§ 77 - 81 <10>, Постановление Европейского Суда по делу "Мовсаевы против Российской Федерации" (Movsayevy v. Russia) от 14 июня 2011 г., жалоба N 20303/07, § 76 <11>, и Постановление Европейского Суда по делу "Шафиева против Российской Федерации" (Shafiyeva v. Russia) от 3 мая 2012 г., жалоба N 49379/09, § 71).
--------------------------------
<8> Опубликовано в специальном выпуске "Российская хроника Европейского Суда" N 4/2009.
<11> Опубликовано в "Бюллетене Европейского Суда по правам человека" N 11/2012.
58. Таким образом, упоминавшаяся выше прецедентная практика Европейского Суда свидетельствует о том, что с 1999 года проведение контртеррористических операций являлось обычной практикой на Северном Кавказе, где в последние десятилетия имели место серьезные нарушения правопорядка. Как признавал Европейский Суд, эти операции могли влечь задержания лиц в контексте непризнанных специальных операций, и такие задержания могли рассматриваться как угрожающие жизни (см. упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Аслаханова и другие против Российской Федерации", § 101).
59. Обращаясь к настоящему делу, Европейский Суд отмечает, что это первое утверждение подобного рода, выдвинутое за пределами Северного Кавказа, и что власти Российской Федерации отрицали причастность государственных органов. Заявительницы сами не были свидетельницами похищения. Документы, рассмотренные Европейским Судом, не содержат веских доказательств проведения специальной операции, таких как упоминания военной техники или военнослужащих, формы, применения специального оборудования, беспрепятственного преодоления блокпостов или деятельности в период комендантского часа или иных потенциально относимых элементов, обычно приводимых в такого рода жалобах. Представляется, что похитители использовали пассажирские транспортные средства, носили гражданскую одежду и согласно свидетельским показаниям были вооружены пистолетами (см. § 33 настоящего Постановления), оружием, которое приобрести и скрывать проще, чем более крупные виды, например, автоматы. Кроме того, попытки проследить регистрационные номера и соединения мобильных телефонов в этом районе оказались безрезультатными (см. §§ 28, 39, 42 настоящего Постановления).
60. Европейский Суд также отмечает, что члены семьи заявительниц и члены семьи Макшарипа Аушева являлись жертвами ряда криминальных происшествий с летальным исходом в течение нескольких месяцев накануне похищения (см. §§ 8 - 10 настоящего Постановления). Большинство этих нападений, хотя и были предметом уголовных расследований, не были раскрыты на момент представления объяснений сторон, и виновные лица не были установлены. Заявительницы и их родственники связывали рассматриваемое исчезновение с предыдущими эпизодами насилия, но, по-видимому, их подозрения в том, что похитители являлись сотрудниками государственных органов, не доводились до сведения следователей недвусмысленно (например, см. §§ 22 и 45 настоящего Постановления). При таких обстоятельствах один лишь факт того, что отдельные свидетели описали группу, которая увезла четырех лиц, как хорошо организованную и эффективную, не является достаточным для доказуемого утверждения о том, что они являлись сотрудниками государственных органов.
61. С учетом вышеизложенного информация, предоставленная Европейскому Суду, не является достаточной для установления того, что предполагаемые виновные относились к сотрудникам сил безопасности, или для переложения бремени доказывания на государство-ответчика (см. Постановление Европейского Суда по делу "Зубайраев против Российской Федерации" (Zubayrayev v. Russia) от 10 января 2008 г., жалоба N 67797/01, § 73 <12>, и упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Товсултанова против Российской Федерации", § 88). Отсюда следует, что Европейский Суд не может установить в соответствии с требуемым стандартом доказывания, что Юнус и Юсуп Добриевы, Магомед Аджиев и Али Джаниев были задержаны представителями государства или что за их предполагаемую гибель несет ответственность государство-ответчик.
--------------------------------
<12> Опубликовано в специальном выпуске "Российская хроника Европейского Суда" N 1/2009.
III. Предполагаемое нарушение статьи 2 Конвенции
62. Заявительницы жаловались в соответствии со статьей 2 Конвенции на то, что их родственники исчезли после задержания представителями государства и что внутригосударственные органы не провели эффективного расследования по данному вопросу. Статья 2 Конвенции предусматривает следующее:
"1. Право каждого лица на жизнь охраняется законом. Никто не может быть умышленно лишен жизни иначе как во исполнение смертного приговора, вынесенного судом за совершение преступления, в отношении которого законом предусмотрено такое наказание.
2. Лишение жизни не рассматривается как нарушение настоящей статьи, когда оно является результатом абсолютно необходимого применения силы:
(a) для защиты любого лица от противоправного насилия;
b) для осуществления законного задержания или предотвращения побега лица, заключенного под стражу на законных основаниях;
(c) для подавления, в соответствии с законом, бунта или мятежа".
63. Власти Российской Федерации утверждали, что внутригосударственные расследования не получили доказательств того, что родственники заявительниц удерживались под контролем государства или что они мертвы. Они также отметили, что факт того, что следственные меры не дали конкретных результатов или дали только ограниченные, не означает бездействия со стороны следственных органов. Власти Российской Федерации считали, что принимались все необходимые меры для соблюдения обязательства проведения эффективного расследования.
64. Заявительницы настаивали на своей жалобе.
65. С учетом доводов сторон Европейский Суд полагает, что жалоба затрагивает серьезные вопросы факта и права, относящиеся к сфере действия Конвенции, разрешение которых требует рассмотрения по существу. Жалоба в части статьи 2 Конвенции, следовательно, должна быть объявлена приемлемой.
(a) Предполагаемое нарушение права на жизнь
66. Европейский Суд установил, что в отсутствие относимых данных он не может признать, что сотрудники сил безопасности причастны к исчезновению четырех родственников заявительниц. Он также не может установить "вне всякого разумного сомнения", что четыре человека были лишены жизни представителями государства. При таких обстоятельствах Европейский Суд не усматривает нарушения материально-правового аспекта статьи 2 Конвенции в отношении Юнуса и Юсупа Добриевых, Магомеда Аджиева и Али Джаниева.
(b) Предполагаемая неадекватность расследования похищения
67. Исчезновение четырех человек стало предметом внутригосударственного уголовного расследования, начатого по подозрению в убийстве.
(i) Доводы сторон
68. Заявительницы указали на ряд недостатков расследования, ссылаясь на относимые принципы, перечисленные в прецедентной практике Европейского Суда. Хотя четыре человека исчезли в ночь на 26 декабря 2009 г. и первая заявительница подала формальную жалобу на их исчезновение утром 26 декабря 2009 г. (см. § 15 настоящего Постановления), милиция почти не принимала мер до 4 января 2010 г. (см. §§ 19 и 20 настоящего Постановления). Заявительницы полагали, что потеря времени в крайне важный первый период расследования может обусловить упущенную возможность немедленно найти похитителей и добиться освобождения четырех человек. Первая заявительница была впервые допрошена в январе 2010 года. Дополнительные задержки в получении важных доказательств были связаны с исследованием записей камер наблюдения. Только после просмотра записей следователи могли установить место, куда неизвестная группа доставила четырех человек (см. §§ 29 и 30 настоящего Постановления). После новых задержек свидетели этого эпизода были установлены и допрошены только в марте 2010 года и марте 2011 года (см. § 33 настоящего Постановления). Другие записи камер наблюдения, которые потенциально могли иметь значение для раскрытия преступления, были утрачены, поскольку их истребовали после истечения срока хранения (см. § 34 настоящего Постановления). Таким образом, следователи не приняли разумных мер для обеспечения особо значимых доказательств. Кроме того, заявительницы утверждали, что расследование не сопровождалось требуемой степенью общественного контроля, поскольку ни заявительницы, ни их представители не получали информации о его состоянии или важных процессуальных действиях, выполненных по делу (см. §§ 40, 41 и 43 настоящего Постановления).
69. Власти Российской Федерации, в свою очередь, полагали, что расследование полностью соответствовало национальному законодательству и принципам, регулирующим эффективное расследование, изложенным в прецедентной практике Европейского Суда. Они утверждали, что следователи приняли все возможные меры для раскрытия преступления. Они собрали и оценили имевшиеся доказательства, в результате чего были установлены время и место похищения. Они нашли транспортное средство Юнуса Добриева и осмотрели его. Они проверили возможные версии, в том числе регистрационные номера подозрительных транспортных средств, сообщенные заявительницами, установили и допросили владельцев мобильных телефонов, находившихся рядом с местом преступления в период, относящийся к обстоятельствам дела, однако эти меры не дали результатов. Невозможно установить местонахождение родственников заявительниц или личности похитителей.
(ii) Общие принципы
70. Европейский Суд неоднократно указывал, что обязательство защиты права на жизнь, предусмотренного статьей 2 Конвенции, косвенно предполагает наличие определенной формы эффективного официального расследования в случае гибели в результате применения силы или наличия оснований для соответствующих подозрений. Им разработан ряд руководящих принципов, которые должны соблюдаться, чтобы расследование отвечало конвенционным требованиям. Обязанность проведения такого расследования возникает во всех делах об убийствах и других подозрительных смертях, независимо от того, являются ли виновные частными лицами или представителями государства или неизвестны. Чтобы быть "эффективным", расследование должно отвечать нескольким основным требованиям, сформулированным в прецедентной практике Европейского Суда в соответствии со статьями 2 и 3 Конвенции: оно должно быть тщательным, быстрым и независимым, а материалы и выводы расследования должны быть достаточно доступны родственникам потерпевших, если это серьезно не умаляет эффективность следствия (см. Постановление Европейского Суда по делу "Финогенов и другие против Российской Федерации" (Finogenov and Others v. Russia), жалобы N 18299/03 и 27311/03, §§ 270 - 272, ECHR 2011 (извлечения) <13>, Постановление Европейского Суда по делу "Ранцев против Кипра и Российской Федерации" (Rantsev v. Cyprus and Russia), жалоба N 25965/04, §§ 232 - 233, ECHR 2010 (извлечения) <14>, и упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Аслаханова и другие против Российской Федерации", §§ 121 - 123).
--------------------------------
<13> Опубликовано в "Бюллетене Европейского Суда по правам человека" N 9/2012.
71. Конкретно требование "тщательного расследования" означает, что власти должны всегда предпринимать серьезные попытки выяснить, что произошло, и не должны ссылаться на поспешные или необоснованные выводы с целью прекращения расследования или в качестве основы для своих решений. Они должны принять все доступные им разумные меры для обеспечения доказательств, связанных с происшествием, включая, в частности, показания очевидцев, заключения судебно-медицинской экспертизы и так далее. Любой недостаток в расследовании, умаляющий возможность установления причины травм или личности виновного, может не соответствовать этому стандарту (см. в числе многих примеров Постановление Европейского Суда по делу "Михеев против Российской Федерации" (Mikheyev v. Russia) от 26 января 2006 г., жалоба N 77617/01, §§ 107 и последующие <15>, и Постановление Европейского Суда по делу "Ассенов и другие против Болгарии" (Assenov and Others v. Bulgaria) от 28 октября 1998 г., Reports 1998-VIII, §§ 102 и последующие).
--------------------------------
72. Выводы следствия должны основываться на тщательном, объективном и беспристрастном анализе всех относимых элементов. Уклонение от следования очевидной линии проверки в значительной степени умаляет способность следствия установить обстоятельства дела и виновных лиц (см. Постановление Европейского Суда по делу "Колевы против Болгарии" (Kolevi v. Bulgaria) от 5 ноября 2009 г., жалоба N 1108/02, § 201, Постановление Европейского Суда по делу "Цечоев против Российской Федерации" (Tsechoyev v. Russia) от 15 марта 2011 г., жалоба N 39358/05, § 153 <16>). Тем не менее природа и мера тщательности, которая соответствует минимальному порогу эффективности расследования, зависит от обстоятельств конкретного дела. Они должны быть оценены на основании относимых фактов и с учетом практических реалий следственной деятельности (см. Постановление Европейского Суда по делу "Велча и Мазэре против Румынии" (Velcea and 
v. Romania) от 1 декабря 2009 г., жалоба N 64301/01, § 105).
--------------------------------
<16> Опубликовано в специальном выпуске "Российская хроника Европейского Суда" N 1/2013.
(iii) Применение вышеизложенных принципов в настоящем деле
73. Европейский Суд прежде всего отмечает, что постановление о возбуждении уголовного дела в связи с предполагаемым убийством было вынесено только 25 января 2010 г. (см. § 24 настоящего Постановления), то есть через месяц после того, как первая заявительница сообщила об исчезновении четырех лиц в районный отдел внутренних дел г. Санкт-Петербурга. "Доследственные проверки" в соответствии с действовавшей редакцией статьи 144 УПК РФ (см. § 49 настоящего Постановления) строго ограничивали процессуальные рамки сбора доказательств и эффективного участия в деле потерпевших или их представителей. С учетом этого Европейский Суд имеет серьезные сомнения в том, что доследственная проверка могла отвечать вышеупомянутым требованиям в течение столь длительного периода в ситуации подачи доказуемой жалобы, затрагивавшей потенциальные проблемы с точки зрения статьи 2 Конвенции (см. с необходимыми изменениями Постановление Европейского Суда по делу "Клейн и Александрович против Российской Федерации" (Kleyn and Aleksandrovich v. Russia) от 3 мая 2012 г., жалоба N 40657/04, §§ 56 - 58, и Постановление Европейского Суда по делу "Савриддин Джураев против Российской Федерации" (Savriddin Dzhurayev v. Russia), жалоба N 71386/10, § 193, ECHR 2013 (извлечения) <17>). Эта стадия представляется недостаточной для рассмотрения ситуации подозрительного исчезновения четырех человек в течение столь длительного срока, тем более что оно без необходимости откладывало начало уголовного расследования, составлявшего наилучшее, если не единственное средство исполнения конвенционных требований об эффективном расследовании при таких обстоятельствах (см. упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Савриддин Джураев против Российской Федерации", § 193).
--------------------------------
<17> Опубликовано в "Бюллетене Европейского Суда по правам человека" N 5/2014.
74. Хотя милиция в настоящем деле приняла некоторые меры во время доследственной проверки (см., например, § 20 настоящего Постановления), ряд задержек, обусловленных отсутствием формального уголовного расследования, являлся неизбежным. Рассмотрение относимых доказательств, таких как записи камер наблюдения, было проведено только 4 февраля 2010 г. (см. § 29 настоящего Постановления). Соответственно, милиция с опозданием запросила дополнительные потенциально относимые записи, которые к тому времени были уничтожены (см. § 34 настоящего Постановления). Не были приняты разумные меры для обеспечения доказательств, что продемонстрировало бы тщательность и быстроту при рассмотрении столь серьезного вопроса (см. упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Шафиева против Российской Федерации", § 90). Некоторые важные свидетели были также допрошены с опозданием из-за несвоевременного возбуждения уголовного разбирательства (см. §§ 26 и 42 настоящего Постановления). Данные о соединениях мобильных телефонов исчезнувших лиц были запрошены только в феврале 2010 года (см. § 28 настоящего Постановления).
75. Однако Европейский Суд отмечает, что один аспект расследования особенно веско подкрепляет вывод об общей неэффективности. Поразительно, что исчезновение родственников заявительниц существенным образом не связывалось с расследованием предшествующих событий с участием других родственников заявительниц. С января 2010 года заявительницы и их представители неоднократно ссылались на эту связь в следственных органах. Безусловно, Европейский Суд не должен подменять собой национальные следственные органы, которые находятся в намного лучшем положении для оценки относимой информации, собранной в ходе уголовного расследования, и реагирования на нее, такая оценка данных и возможная реакция на нее непоколебимо относятся к компетенции профессиональных правоохранительных органов. Вместе с тем Европейский Суд сохраняет право оценивать эти меры с точки зрения минимального порога эффективного расследования в свете значимости прав, гарантированных статьей 2 Конвенции. В настоящем деле трудно игнорировать необычную последовательность нападений на различных членов семьи Макшарипа Аушева (см. §§ 8 - 11, 18 и 22 настоящего Постановления). Заявительницы и их родственники рассматривали эти события как взаимосвязанные. Однако в документах, представленных Европейскому Суду, отсутствуют данные о том, что расследования этих происшествий координировались. Это можно рассматривать как пренебрежение одним из относимых известных элементов дела, а уклонение от его учета как неосуществление тщательного, объективного и беспристрастного анализа всех относимых элементов, влекущее нарушение процессуального обязательства по расследованию, предусмотренного статьей 2 Конвенции.
76. Европейский Суд также отмечает, что следователи сознавали исключительно уязвимую ситуацию четвертой заявительницы: в течение двух месяцев она потеряла мужа и родственницу, мать и двух братьев в серии нераскрытых нападений, сама случайно выжила при взрыве автомобиля, ее третий брат погиб насильственной смертью, по-видимому, являясь террористом-смертником. К этому следует добавить исчезновение в первую ночь их нахождения в г. Санкт-Петербурге последнего оставшегося в живых самого младшего брата и трех других родственников, которые сопровождали его. Эти события совпали с последней стадией беременности и рождением ее ребенка 28 декабря 2009 г. Представляется, что было бы разумно ожидать от следователей принятия оперативных мер для получения ее показаний как ключевого свидетеля и потерпевшей. Тем не менее Европейский Суд не усматривает таких мер, принятых в рамках данного расследования или в контексте расследований, проводившихся относительно предшествующих событий октября и декабря 2009 года.
77. Европейский Суд также отмечает стойкую проблему общественного контроля за расследованием, поскольку заявительницы и их представители не были надлежащим образом уведомлены о состоянии разбирательства или решении его приостановить (см. §§ 40, 41 и 43 настоящего Постановления).
78. Власти Российской Федерации утверждали, что заявительницы были признаны потерпевшими по уголовному делу и, следовательно, должны были обжаловать в суд решения следственных органов в контексте исчерпания внутригосударственных средств правовой защиты. Европейский Суд ранее признавал, что это средство правовой защиты может в принципе составлять существенную гарантию против произвольного использования полномочий следственным органом, когда тот отказывает в возбуждении уголовного дела или прекращает его ввиду права суда отменить отказ в возбуждении уголовного дела и указать недостатки, требующие устранения (см. в числе многих других примеров Решение Европейского Суда по делу "Трубников против Российской Федерации" (Trubnikov v. Russia) от 14 октября 2003 г., жалоба N 9790/99, Решение Европейского Суда по делу "Джамалдаев против Российской Федерации" (Dzhamaldayev v. Russia) от 22 января 2013 г., жалоба N 39768/06, § 28, и Решение Европейского Суда по делу "Боргдорф против Российской Федерации" (Borgdorf v. Russia) от 22 октября 2013 г., жалоба N 20427/05, § 27). Однако Европейский Суд неоднократно указывал, что это средство правовой защиты неэффективно в ситуациях, когда заявители обжаловали иные процессуальные недостатки расследования. Например, Европейский Суд признавал жалобы в суд неэффективными, если следствие уже приостанавливалось и возобновлялось, поскольку это вынудило бы следователей повторить еще один цикл бесполезных проверок (см. упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Савриддин Джураев против Российской Федерации", § 194). Точно так же средство правовой защиты признавалось неэффективным, если заявитель по существу обжаловал бездействие следователей, следующее из уклонения от принятия необходимых и своевременных мер и информирования семей о состоянии и основных процессуальных действиях в разбирательстве (см. упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Аслаханова и другие против Российской Федерации", § 153, и Постановление Европейского Суда по делу "Эсмухамбетов и другие против Российской Федерации" (Esmukhambetov and Others v. Russia) от 29 марта 2011 г., жалоба N 23445/03, § 128 <18>).
--------------------------------
79. В настоящем деле заявительницы жаловались на бездействие следственных органов и их уклонение от своевременного принятия определенных мер, например, в целях сохранения доказательств. По причине задержек начала расследования и уклонения властей от их информирования о состоянии последнего заявительницы узнавали о бездействии и задержках следствия позднее. Это отличает ситуацию от дел Трубникова и Джамалдаева, упомянутых в предыдущем параграфе, поскольку отсутствовало конкретное процессуальное действие для обжалования. В таких делах, как настоящее, суды страны не могут давать конкретные указания следственным органам именно по причине отсутствия такого процессуального действия. Если бы заявительницы жаловались в суд на действия следователей в связи с характером дела, необходимостью быстрого реагирования и ограниченными пределами судебной проверки, эти жалобы не могли бы устранить недостатки расследования. Соответственно, Европейский Суд находит, что применение статьи 125 УПК РФ было неэффективным при данных обстоятельствах, и отклоняет возражение властей Российской Федерации о неисчерпании заявительницами внутригосударственных средств правовой защиты в контексте расследования уголовного дела. С учетом вышеизложенного Европейский Суд усматривает процессуальное нарушение статьи 2 Конвенции в части расследования, проведенного в связи с обстоятельствами исчезновения Юнуса Добриева и Юсупа Добриевых, Магомеда Аджиева и Али Джаниева.
(c) Предполагаемое нарушение позитивного обязательства по защите жизни
80. Наконец Европейский Суд отмечает, что жалоба заявительниц на нарушение процессуального аспекта статьи 2 Конвенции включает также утверждение об уклонении от принятия позитивных мер по защите их четырех родственников от известной угрозы их жизни. Заявительницы полагали, что потеря времени в первый критический период расследования с 26 декабря 2009 г. по 4 января 2010 г. могла обусловить упущенную возможность установления местонахождения их похитителей и спасения жизни четырех человек.
81. Статья 2 Конвенции может также предполагать позитивное обязательство властей по принятию превентивных оперативных мер для защиты лица, чьей жизни угрожают преступные действия другого лица (см. Постановление Европейского Суда по делу "Осман против Соединенного Королевства" (Osman v. United Kingdom) от 28 октября 1998 г., § 115, Reports 1998-VIII). Для того, чтобы Европейский Суд установил нарушение позитивного обязательства по защите жизни, должно быть установлено, что власти знали или должны были знать в тот период о наличии реальной и непосредственной угрозы жизни конкретного лица со стороны преступных действий третьего лица, и что они уклонились от принятия мер в пределах своих полномочий, которых при разумной оценке можно было ожидать для устранения этой угрозы (см. упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Осман против Соединенного Королевства", § 116, Постановление Европейского Суда по делу "Пол и Одри Эдвардс против Соединенного Королевства" (Paul and Audrey Edwards v. United Kingdom), жалоба N 6477/99, § 55, ECHR 2002-II, Постановление Европейского Суда по делу "Медова против Российской Федерации" (Medova v. Russia) от 15 января 2009 г., жалоба N 25385/04, § 96, ECHR 2009... (извлечения) <19>, упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Ранцев против Кипра и Российской Федерации", § 222, и упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Цечоев против Российской Федерации", § 136).
--------------------------------
<19> Опубликовано в специальном выпуске "Российская хроника Европейского Суда" N 2/2012.
82. Европейский Суд недавно устанавливал нарушение позитивного обязательства по защите жизни, когда следственные органы Чеченской Республики, уведомленные о непризнанном задержании сына заявительницы и жестоком обращении с ним со стороны милиции, не приняли мер по спасению его жизни и предотвращению его исчезновения (см. Постановление Европейского Суда по делу "Турлуева против Российской Федерации" (Turluyeva v. Russia) от 20 июня 2013 г., жалоба N 63638/09, § 98). Европейский Суд подчеркнул угрожающий жизни характер непризнанного задержания на Северном Кавказе и выразил сожаление по поводу отсутствия эффективной и быстрой реакции властей, особенно в дни после получения сведений о похищении (см. там же, § 99).
83. Обращаясь к настоящему делу, Европейский Суд учитывает, что 26 декабря 2009 г. первая заявительница подала формальную жалобу вместе с двумя письменными объяснениями по поводу исчезновения ее мужа и трех его родственников. Она сообщила милиции время и место, в котором их в последний раз видели, маршрут, который они собирались выбрать, их описания и данные их мобильных телефонов и транспортного средства, на котором они ехали (см. § 15 настоящего Постановления). Таким образом, милиция была информирована о том, что ночью группа из четырех лиц перестала отвечать на телефонные звонки, передвигаясь по г. Санкт-Петербургу. Однако трудно усмотреть в объяснениях первой заявительницы указание на существование реальной и непосредственной угрозы жизни данных лиц.
84. Как уже упоминалось ранее, контекст угрожающих жизни похищений ограничен территориально. При обстоятельствах настоящего дела от правоохранительных органов г. Санкт-Петербурга нельзя было ожидать иной реакции на объяснения подобного рода, чем от полиции любого крупного города мира. Сразу после получения обращения первой заявительницы они запросили информацию о недавних несчастных случаях, возможном задержании или передвижениях этих лиц, осмотрели местность, объявили в розыск исчезнувших лиц и транспортное средство, приняли меры по установлению и опросу собственника автомобиля, которым управлял муж первой заявительницы (см. § 20 настоящего Постановления). Как свидетельствуют документы, рассмотренные Европейским Судом, возможная связь между исчезновением четырех лиц и событиями с участием четвертой заявительницы и других членов семьи Аушевых была доведена до сведения следователей в январе 2010 года (см. §§ 18 и 22 настоящего Постановления).
85. Принимая во внимание все вышеуказанные элементы, Европейский Суд не может поддержать вывод о том, что власти знали или должны были знать сразу после исчезновения четырех лиц о наличии реальной и непосредственной угрозы для их жизни от преступных действий третьего лица. Иное заключение в настоящем деле возлагало бы на власти непропорциональное бремя. При таких обстоятельствах Европейский Суд не усматривает дополнительного нарушения позитивного обязательства по защите жизни Юнуса и Юсупа Добриевых, Магомеда Аджиева и Али Джаниева.
IV. Предполагаемые нарушения статей 3, 5 и 13 Конвенции
86. Заявительницы жаловались на нарушение требований статей 3 и 5 Конвенции в связи с нравственными страданиями, причиненными им вследствие исчезновения их родственников и незаконности их задержания. Они также утверждали, что вопреки статье 13 Конвенции они не располагали доступными внутригосударственными средствами правовой защиты против нарушений, предполагаемых в соответствии со статьями 2 и 3 Конвенции. Статьи 3, 5 и 13 Конвенции предусматривают следующее:
"...Статья 3 Конвенции
Никто не должен подвергаться ни пыткам, ни бесчеловечному или унижающему достоинство обращению или наказанию...
Статья 5 Конвенции
1. Каждый имеет право на свободу и личную неприкосновенность. Никто не может быть лишен свободы иначе как в следующих случаях и в порядке, установленном законом:
...(c) законное задержание или заключение под стражу лица, произведенное с тем, чтобы оно предстало перед компетентным органом по обоснованному подозрению в совершении правонарушения или в случае, когда имеются достаточные основания полагать, что необходимо предотвратить совершение им правонарушения или помешать ему скрыться после его совершения...
2. Каждому арестованному незамедлительно сообщаются на понятном ему языке причины его ареста и любое предъявляемое ему обвинение.
3. Каждый задержанный или заключенный под стражу в соответствии с подпунктом "c" пункта 1 настоящей статьи незамедлительно доставляется к судье или к иному должностному лицу, наделенному, согласно закону, судебной властью, и имеет право на судебное разбирательство в течение разумного срока или на освобождение до суда. Освобождение может быть обусловлено предоставлением гарантий явки в суд.
4. Каждый, кто лишен свободы в результате ареста или заключения под стражу, имеет право на безотлагательное рассмотрение судом правомерности его заключения под стражу и на освобождение, если его заключение под стражу признано судом незаконным.
5. Каждый, кто стал жертвой ареста или заключения под стражу в нарушение положений настоящей статьи, имеет право на компенсацию...
Статья 13 Конвенции
"Каждый, чьи права и свободы, признанные в... Конвенции, нарушены, имеет право на эффективное средство правовой защиты в государственном органе, даже если это нарушение было совершено лицами, действовавшими в официальном качестве...".
87. Власти Российской Федерации оспорили эти доводы.
88. Европейский Суд не нашел, что государство несет ответственность за похищение Юнуса и Юсупа Добриевых, Магомеда Аджиев и Али Джаниева. Соответственно, при таких обстоятельствах он считает, что рассматриваемая ситуация не свидетельствует о нарушении требований статей 3 или 5 Конвенции, как утверждали заявительницы (см. Постановление Европейского Суда по делу "Шаипова и другие против Российской Федерации" (Shaipova and Others v. Russia) от 6 ноября 2008 г., жалоба N 10796/04, §§ 111 и 117, упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Шафиева против Российской Федерации", §§ 104 и 110, и Постановление Европейского Суда по делу "Саидова против Российской Федерации" (Saidova v. Russia) от 1 августа 2013 г., жалоба N 51432/09, § 84). Отсюда следует, что эта часть жалобы является явно необоснованной и подлежит отклонению в соответствии с пунктами 3 и 4 статьи 35 Конвенции.
89. Что касается жалобы заявительниц на нарушение статьи 13 Конвенции, Европейский Суд напоминает свои выводы, сделанные в контексте статьи 3 Конвенции. В этой части заявительницы не выдвинули доказуемую жалобу. Отсюда следует, что жалоба на нарушение статьи 13 Конвенции является явно необоснованной и подлежит отклонению в соответствии с пунктами 3 и 4 статьи 35 Конвенции. Что касается ссылки на статью 13 Конвенции во взаимосвязи со статьей 2 Конвенции, Европейский Суд отмечает, что соответствующая жалоба уже рассмотрена в контексте статьи 2 Конвенции. Учитывая выводы о нарушении статьи 2 Конвенции в ее процессуальном аспекте, Европейский Суд полагает, что, хотя жалоба является приемлемой, отсутствует необходимость ее обособленного рассмотрения по существу (см. Постановление Европейского Суда по делу "Закриева и другие против Российской Федерации" (Zakriyeva and Others v. Russia) от 8 января 2009 г., жалоба N 20583/04, § 108, Постановление Европейского Суда по делу "Хумайдов и Хумайдов против Российской Федерации" (Khumaydov and Khumaydov v. Russia) от 28 мая 2009 г., жалоба N 13862/05, § 141, и упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Саидова против Российской Федерации", § 85).
V. Применение статьи 41 Конвенции
90. Статья 41 Конвенции предусматривает:
"Если Европейский Суд объявляет, что имело место нарушение Конвенции или Протоколов к ней, а внутреннее право Высокой Договаривающейся Стороны допускает возможность лишь частичного устранения последствий этого нарушения, Европейский Суд, в случае необходимости, присуждает справедливую компенсацию потерпевшей стороне".
91. Заявительницы просили Европейский Суд присудить им денежную компенсацию материального ущерба и морального вреда, причиненных им вследствие предполагаемых нарушений. Размер этих компенсаций они отнесли на усмотрение Европейского Суда.
92. Власти Российской Федерации подчеркнули, что в настоящем деле не имеется оснований для установления нарушений или присуждения компенсаций.
93. С учетом сделанных им выводов Европейский Суд присуждает каждой из заявительниц 15 000 евро в качестве компенсации морального вреда.
B. Судебные расходы и издержки
94. Заявительницы также требовали 2 600 евро, 4 022 фунтов стерлингов и 42 000 рублей в качестве компенсации судебных расходов и издержек, понесенных в разбирательстве дела в судах Российской Федерации и Европейском Суде. Они предоставили разбивку понесенных расходов и издержек, включая гонорары по часовой ставке 100 евро Цейтлиной и 150 фунтов стерлингов адвокатов из Соединенного Королевства, а также административных расходов и издержек по переводу, удостоверенных счетами. Они представили копии соглашений о юридической помощи, заключенных первой и второй заявительницами с О.П. Цейтлиной, а также соглашений неправительственной правозащитной организации "Мемориал" и О.П. Цейтлиной. В соглашениях указывалось, что работа по представительству будет выполняться в рамках сотрудничества О.П. Цейтлиной, "Мемориал" и Европейским центром защиты прав человека. Они просили перевести всю сумму в фунтах стерлингов на счет Европейского центра защиты прав человека в Соединенном Королевстве.
95. Власти Российской Федерации ставили под сомнение необходимость и разумность понесенных издержек, в частности, издержек по переводу в размере 2 730 фунтов стерлингов, и участия трех адвокатов из Соединенного Королевства.
96. В соответствии с прецедентной практикой Европейского Суда заявитель имеет право на возмещение расходов и издержек только в той части, в которой они были действительно понесены, являлись необходимыми и разумными по размеру. В настоящем деле, учитывая документы, находящиеся в его распоряжении, указанный выше критерий и тот факт, что по части жалобы нарушение Конвенции не было установлено, Европейский Суд полагает обоснованным присудить сумму в 4 000 евро в качестве компенсации расходов по всем основаниям. Эта сумма в соответствии с требованием заявительниц должна быть выплачена на банковский счет представителей в Соединенном Королевстве по указанию заявительниц.
C. Процентная ставка при просрочке платежей
97. Европейский Суд полагает, что процентная ставка при просрочке платежей должна определяться исходя из предельной кредитной ставки Европейского центрального банка плюс три процента.
НА ОСНОВАНИИ ИЗЛОЖЕННОГО СУД ЕДИНОГЛАСНО:
1) решил исследовать возражение властей Российской Федерации о неисчерпании уголовно-правовых внутригосударственных средств правовой защиты при рассмотрении жалобы по существу и отклонил его;
2) признал жалобу на нарушение статей 2 и 13 Конвенции (во взаимосвязи со статьей 2 Конвенции) приемлемой, а в остальной части - неприемлемой;
3) постановил, что по делу требования материально-правового аспекта статьи 2 Конвенции в отношении Юнуса и Юсупа Добриевых, Магомеда Аджиева и Али Джаниева нарушены не были;
4) постановил, что имело место нарушение требований статьи 2 Конвенции в части уклонения властей от эффективного расследования исчезновения четырех родственников заявительниц;
5) постановил, что обособленный вопрос в части статьи 13 Конвенции во взаимосвязи со статьей 2 Конвенции не возникает;
6) постановил, что:
(a) государство-ответчик обязано в течение трех месяцев со дня вступления настоящего Постановления в силу в соответствии с пунктом 2 статьи 44 Конвенции выплатить следующие суммы:
(i) 15 000 евро (пятнадцать тысяч евро) каждой из заявительниц в качестве компенсации морального вреда, а также любой налог, подлежащий начислению на указанную сумму, подлежащие переводу в рубли по курсу, который будет установлен на день выплаты;
(iii) 4 000 евро (четыре тысячи евро), а также любой налог, подлежащий начислению на указанную сумму, в отношении судебных расходов и издержек, подлежащие перечислению на банковский счет представителей по указанию заявительниц;
(b) с даты истечения указанного трехмесячного срока и до момента выплаты на эти суммы должны начисляться простые проценты, размер которых определяется предельной кредитной ставкой Европейского центрального банка, действующей в период неуплаты, плюс три процента;
7) отклонил оставшуюся часть требований заявительниц о справедливой компенсации.
Совершено на английском языке, уведомление о Постановлении направлено в письменном виде 19 декабря 2013 г. в соответствии с пунктами 2 и 3 правила 77 Регламента Суда.
Председатель Палаты Суда
Изабель БЕРРО-ЛЕФЕВР
Секретарь Секции Суда
Серен НИЛЬСЕН
EUROPEAN COURT OF HUMAN RIGHTS
FIRST SECTION
CASE OF DOBRIYEVA AND OTHERS v. RUSSIA
(Application No. 18407/10)
JUDGMENT <*>
(Strasbourg, 19.XII.2013)
--------------------------------
<*> This judgment will become final in the circumstances set out in Article 44 § 2 of the Convention. It may be subject to editorial revision.
In the case of Dobriyeva and Others v. Russia,
The European Court of Human Rights (First Section), sitting as a Chamber composed of:
Isabelle 
, President,
Elisabeth Steiner,
Khanlar Hajiyev,
Linos-Alexandre Sicilianos,
Erik 
,
Ksenija 
,
Dmitry Dedov, judges,
and 
Nielsen, Section Registrar,
Having deliberated in private on 3 December 2013,
Delivers the following judgment, which was adopted on that date:
1. The case originated in an application (No. 18407/10) against the Russian Federation lodged with the Court under Article 34 of the Convention for the Protection of Human Rights and Fundamental Freedoms ("the Convention") by the four Russian nationals listed below ("the applicants"), on 5 April 2010.
2. The applicants were represented by Ms O.P. Tseytlina, a lawyer practising in St Petersburg, in collaboration with the NGOs Memorial and EHRAC (London). The Russian Government ("the Government") were represented by Mr G. Matyushkin, Representative of the Russian Federation at the European Court of Human Rights.
3. The applicants alleged that their four relatives had disappeared in St Petersborg in December 2010, and that the State was responsible for the presumed deaths of their relatives and their own suffering, under Articles 2, 3, 5 and 13 of the Convention.
4. In June 2010 the President of the Chamber to which the case was assigned, invited the respondent Government, under Rule 54 § 2 (a) of the Rules of Court, to submit further documents concerning the application. The application was granted priority under Rule 41 of the Rules of Court.
5. On 30 May 2011 the application was communicated to the Government.
I. The circumstances of the case
6. The applicants are:
1) Tanzila Dobriyeva, born in 1979;
2) Milana Adzhiyeva, born in 1984;
3) Yelizaveta Dobriyeva, born in 1969;
4) Fatima Dzhaniyeva, born in 1982.
7. The first and second applicants live in St Petersburg, the third applicant lives in Arkhangelsk, and the fourth applicant lived in Ingushetia before leaving it in December 2009 (her current whereabouts are unknown).
8. The applicants are distantly related to Maksharip Aushev, a well-known Ingushetia businessman who was killed, along with his sister, in October 2009 in Kabardino-Balkaria by unidentified gunmen. Prior to that, in August 2008 his colleague and a co-founder of the opposition Internet site Ingushetia.ru, Magomed Yevloyev, was killed in Nazran by a police officer who was later found guilty of causing death by negligence.
9. On 15 December 2009 the fourth applicant - Maksharip Aushev's widow - and her mother and two brothers were the victims of a car explosion in Ingushetia. The fourth applicant, who was in the last month of pregnancy, was the only survivor of the explosion. That crime has not been solved.
10. On 17 December 2009 the car of another brother of the fourth applicant exploded in Ingushetia in front of a police road block, wounding more than 20 servicemen. His relatives disputed the identity of the suicide bomber.
11. After the explosion of 15 December 2009, the fourth applicant was taken to St Petersburg for treatment. She was accompanied by her relatives: Yunus Dobriyev, born in 1971; Magomed Adzhiyev, born in 1989; Yusup Dobriyev, born in 1969; and Ali Dzhaniyev, born in 1992.
12. The first applicant is the wife of Yunus Dobriyev; they have one minor son. The second applicant is a sister of Magomed Adzhiyev. The third applicant is the wife of Yusup Dobriyev; they have four minor children. The fourth applicant is a sister of Ali Dzhaniyev. Yunus and Yusup Dobriyev are brothers and the fourth applicant's uncles, Magomed Adzhiyev is their nephew and the fourth applicant's cousin.
13. On 25 December 2009 the four men listed in paragraph 11 above, together with the fourth applicant, arrived in St Petersburg from Ingushetia. They went to the flat rented by the second applicant and her husband, where they joined other members of the family. At about midnight the four men listed above left for Yunus Dobriyev's home, with the first applicant's husband, Yunus Dobriyev, driving the VAZ 21099 car. About one hour later the first applicant called her husband's mobile phone and then those of the other three men, but they were switched off.
14. Alerted by the first applicant, at about 4.30 a.m. the second applicant's husband and his friend drove along the route likely to have been taken by the missing men. They noted a Lada car following them and wrote down its registration number, as well as those of several other cars following them. At some point they even approached the Lada and saw two men sitting inside whom they later described to the police.
15. On 26 December 2009 the first applicant submitted a complaint to the local police department in St Petersburg about the disappearance of her husband and three of his relatives. She indicated that she had last seen her husband and the three other men at about 11.30 p.m. on 25 December 2009 at Kamskaya Street, driving away in his car. They had intended to drop two of the men at the Tekhnologicheskiy Institut metro station and then continue to her home address at Novikova Street. At about midnight Yunus Dobriyev, the first applicant's husband, had called her and said that their car was being followed by a suspicious vehicle, after which telephone contact with the four men had been cut off. She stressed that her husband had always informed her about his movements and that he had never disappeared in such a manner before. She stated that she had also informed the police, orally, that she had seen a Ford Focus following her on that day. The second applicant also stated that she had been followed by unidentified men on that day.
16. The events of October - December 2009 and the disappearance of the applicants' relatives were reported in the Russian and international press and by human rights NGOs, including Memorial.
17. On 28 December 2009 the fourth applicant gave birth to a daughter in a hospital in St Petersburg.
18. Following the disappearance of the four men, the first and the second applicant lodged complaints with various investigation bodies, public authorities and prosecutors' offices. Other relatives and friends of the disappeared men also lodged several complaints in St Petersburg, Arkhangelsk and Ingushetia. In their statements they connected the murder of Maksharip Aushev and the explosion of the car carrying his relatives in Ingushetia with the disappearance of the four men. The police investigations opened into those allegations were eventually transferred to the St Petersburg law-enforcement authorities for further processing.
19. According to the Government, following the first applicant's complaint of 26 December 2009 a check was initiated by the district police departments of the Primorskiy and then the Vasileostrovskiy districts of St Petersburg. The criminal investigation file contains two additional statements taken from the first applicant on 26 December 2009, which contain the same information as her complaint of the same date (see paragraph 15 above).
20. At the end of December 2009 the police sought, in vain, to obtain information about the missing men from various institutions and data bases, such as plane and train tickets sales, hospitals, detention places and accident registers. On 28 December 2009 the head of the Vasleostrovskiy District Department of the Interior informed all local police services about the search for the four men and the missing vehicle. On 28 and 30 December 2009 the police inspected the neighbourhood around Kamskaya Street but found no sign of the missing men or their vehicle. On 31 December 2009 police officers identified and tried to question the owner of the vehicle driven by Yunus Dobriyev on the basis of a general power of attorney, but no relevant information was obtained.
21. On 4 January 2010 the police obtained some closed-circuit TV (CCTV) records from street cameras along the route presumed to have been taken by the applicants' relatives. On 11 January 2010 the police searched Yunus Dobriyev's room in the residence where lived and registered his car on the list of missing cars. Also in early January 2010, the police sought the call history of the mobile phones of the four men who had disappeared.
22. On 5 January 2010 the police in Ingushetia questioned Ayna A., sister of the missing Yunus and Yusup Dobriyev, and the mother of Magomed Adzhiyev. Statements were taken from the first applicant in January 2010 on two occasions. On 9 January 2010 she explained that she thought the disappearance of her husband and three relatives was linked to the attempt on the life of the fourth applicant in which her mother and two brothers had been killed. On 19 January 2010 the second applicant was asked to give statements in St Petersburg and the third applicant in Arkhangelsk, where she lived.
23. The investigators found that the fourth applicant had been in a maternity hospital in St Petersburg between 28 December 2009 and 2 January 2010, and had then left with her baby. According to a representative, the fourth applicant feared for her life and did not want her whereabouts to be known.
24. On 25 January 2010 the Investigative Committee of the St Petersburg Prosecutor's Office opened a criminal investigation into the alleged murder of the four men under Article 105 § 2 of the Criminal Code. With their observations of September 2011, the Government submitted over 3,000 pages of documents collected in that investigation (fourteen volumes).
25. After the criminal proceedings were opened, the first applicant was questioned on 27 January and 1 and 9 March 2010. The second applicant was questioned on 5 March and 26 April 2010. On 27 January and 5 March 2010, respectively, the first and second applicants were granted victim status in the proceedings. On 2 April 2010 the third applicant was granted victim status. On 15 April 2010 the investigator decided to grant victim status to Ali Dzhaniyev's grandmother, who was resident in Nazran.
26. On 29 January 2010 the second applicant's husband was questioned and stated that on the night of 26 December 2009 when he had travelled along the route presumed to have been taken earlier by their missing relatives he had been followed by a Lada-Priora car in which there had been two men with "Slavic features". At some point he had stopped the car and approached their vehicle. He had seen two men and noticed that they had a thermos flask in the car. He had threatened them with calling the police, to which they had reacted calmly. He had noted the car's registration number, which was later found to be invalid.
27. On 2 February 2010 the investigators questioned Sulambek A., brother of the missing Magomed Adzhiyev and of the second applicant.
28. On 4 February 2010 a district court in St Petersburg authorised the interception of seven GSM mobile phone numbers used by the missing men and obtained information from the mobile phone operators of their detailed billing and connection listings for the period between 10 December 2009 and 4 February 2010. One connection to Yunus Dobriyev's phone was noted at 2 a.m. on 26 December 2009 near the southern end of the city, at the Rybatskoye metro station.
29. Also on 4 February 2010, the investigators examined six DVDs containing records of the city transport monitoring system (recordings from CCTV street cameras) made on the night when the applicants' relatives had gone missing along their presumed route. According to the transcript prepared on the same day, the footage showed that between 12.20 a.m. and 12.25 a.m. the applicants' car had been followed by several vehicles, including two grey minibuses and a dark coloured crossover vehicle.
30. The applicants alleged that further evidence, including footage from security cameras situated at the place where their relatives had been intercepted, had not been requested by the investigators and had been destroyed several days after the incident. The second applicant also alleged that on 26 December 2009 she had been followed by a Ford Focus which she had identified in the recordings. A copy of the DVD containing the relevant footage was submitted by the applicants to the Court.
31. The VAZ car belonging to the applicants' relatives was found on 11 February 2010 parked near a hospital in St Petersburg. On the same day the car was examined by police experts. On 29 March 2010 the experts concluded that there were no fingerprints inside the car which could be used for identification purposes. On 31 March 2010 the car was returned to its owner, the first applicant. On 19 April 2010 the car was examined by the police for the second time and the report noted two dents: on the front left and back right sides of the vehicle. Several witnesses stated that they had seen the vehicle permanently parked near the hospital since November or December 2009.
32. On 12 February 2010 the first applicant voluntarily submitted herself to a polygraph test. The results of the test were interpreted as indicating that she knew what had happened to her husband and his relatives and that she could have been involved in their "disappearance". According to the domestic law, such questioning cannot be used as evidence in criminal proceedings, but the Government relied on it in their observations.
33. In March 2010 the applicants identified several eyewitnesses to their relatives' detention. On 9 March 2010 three local residents testified to the investigators that on the night in question they had seen a VAZ 2109 car being blocked on Bolshoi Prospect by a dark-coloured off-road vehicle, following which persons wearing civilian clothes and armed with hand pistols had dragged the passengers and the driver out of the VAZ, handcuffed the detained men and put them in different vehicles (a dark minivan and a VAZ 2110) and then left. Some of the assailants had been wearing masks. One of them had got into the VAZ 2109 and driven away in it. The whole operation had lasted for two or three minutes; one of the men had filmed the events with a video camera, while another had directed the traffic to avoid the lane. The witnesses described one white minibus with tinted windows and one smaller light coloured minibus. The witnesses used terms such as "like in crime reports" or "like in a movie". They referred to different times in connection with the events (between 8.30 p.m. on 25 December and 1 a.m. on 26 December). One additional witness, L., questioned in March 2011, identified the off-road vehicle as a UAZ-Patriot and the minivan as a Ford Transit. He specified that each of the four men had been made to lie face down on the road and that their hands had been handcuffed or tied behind their backs. As soon as they had been placed into the Ford minivan, one of the assailants had collected the items - hats, mobile phones - which had fallen on the ground. Two or three passers-by had been in the street at the time; at least one person had been walking a dog. As soon as they had left, a man had picked up a hat left on the ground and placed it on the fence. As can be seen from subsequent documents, in March and April 2011 the investigators made a list of dog owners in the neighbourhood and tried to identify additional witnesses, but without success.
34. In March 2010, the investigators identified other CCTV cameras which were present at the scene. However, by that time the relevant data had been destroyed since it was only stored for periods ranging from five days to one month.
35. The investigators also questioned the missing men's friends and acquaintances, none of whom had any information about the men's whereabouts or possible reasons for their abduction.
36. In April 2010 the applicants requested the Investigative Committee to amend the classification of the crime under investigation and to bring charges of abduction. This request was ultimately refused by the investigating authority.
37. Also in April 2010, the St Petersburg department of the Federal Security Service (FSB) ("the regional department of the FSB") refused to disclose any information about the alleged detention of the applicants' four relatives, referring to the absence of a legal representation contract between the applicants and the lawyer who had lodged the relevant application. On 7 June 2010 the Kuybyshevskiy District Court rejected the applicants' appeal against that refusal.
38. On 4 June 2010 the regional department of the FSB informed the applicants' representative that their office had no information that the four men had been detained.
39. At some point in 2010 the investigator in charge of the case summarised all the available information on the suspicious vehicles seen by the applicants and their relatives in the aftermath of the abduction: all the registration numbers communicated by the witnesses either belonged to different vehicles, or had gone out of circulation before the events in question.
40. On 20 December 2010 the lawyer representing the first two applicants wrote to the head of the St Petersburg Investigative Committee and asked to be informed of the progress of the investigation. She noted that the relatives of the disappeared men had had no information on the progress of the proceedings for the past nine months.
41. On 30 December 2010 the investigator in charge of the case partially granted the representative's request to be informed of the progress of the case. The decision stated that the term of the investigation had been extended on 25 December 2010 to 25 April 2011. After that over eighty witnesses had been questioned whose mobile telephones had been detected at the relevant time along the route used by the victims, and the results of the audio-visual technical expert report had been obtained. However, the investigator rejected the representative's request to obtain copies of documents from the criminal investigation file, including the decisions extending the term of the proceedings. He argued that the victims' right to acquaint themselves with the criminal investigation file was conditional on the termination of the proceedings. Since the proceedings were pending, the victims had no right of access to the file.
42. On 25 April 2011 an investigator of the St Petersburg Investigative Committee ruled to suspend the proceedings in criminal investigation No. 122407 since the culprits could not be identified. The decision contained a detailed review of the steps taken up to that date. Thus, it noted that the technical expert report on the CCTV records had been unable to establish the registration numbers or types of the vehicles which had pursued and blocked the disappeared men's car on the night in question. It referred to the eyewitness testimony of three local residents, who had confirmed the events during a reconstruction. The decision further mentioned that the investigators had identified additional CCTV cameras which could have captured the incident, but their data had been erased by the time the criminal investigation was opened. Between November 2010 and March 2011 the investigators identified and questioned about eighty persons whose mobile phones had been within range of the site of the incident at the relevant time. The decision concluded that the case file contained no materials to support the allegation that the State authorities had been involved in the abduction, and that the applicants' relatives had not been detained or prosecuted for any crimes.
43. The applicants submitted that they had not received notification of the decision of 25 April 2011. On 8 July 2011 their lawyer lodged a complaint similar to that of 30 December 2010. She noted that she had not been informed of any developments in the proceedings after 25 April 2011 and was not aware of their current state.
44. At the time of the Government's final observations of December 2011, the investigation was still pending.
4. Additional information submitted by the applicants
45. In May 2010 the first applicant issued an affidavit to her lawyer. She stated that on 17 May 2010 she had been summoned to the St Petersburg City Department of the Interior, the 4th operative division, charged with combating religious extremism. There an officer who had introduced himself as "Alexander" had told her, unofficially, that in early May 2010 at a meeting the division had been told by their superior that the apprehension of the four men had been carried out jointly by officers of the special "Alpha" unit of the Main Counterintelligence Directorate of the Army ("the GRU") and the FSB. The vehicles which had taken part in the operation had belonged to the FSB. "Alexander" had told her that they had been instructed to stop their activities in the case and to "produce one piece of paper per month", carrying out only a formal semblance of an investigation.
46. In May 2010 the applicant's lawyer collected a written statement from Magomed M., who stated that on 3 May 2010 he had been detained for several hours in St Petersburg for questioning by a police officer who had told him that he and Ali Dzhaniyev were being sought in Rostov on suspicion of preparing terrorist acts in St Petersburg. It appears that no formal records were drawn up as a result of this questioning. Magomed M. denied knowing Ali Dzhaniyev.
47. On 14 May 2010 the applicant's lawyer collected a written statement from Yegor R., a resident of St Petersburg and a practising Muslim. Yegor R. was convinced that he had been followed by the FSB since 2009 and that he could not find work because of FSB involvement. He had been arrested in March 2009 and charged with dissemination of extremist literature and statements (in April 2011 he was found guilty as charged and sentenced to 120 hours of community labour). He stated that his case had been investigated by the same investigator as the one who had been in charge of the murder of the applicants' relatives. Yegor R. had known Yunus Dobriyev through the Islamic Cultural Centre in St Petersburg, where the latter used to teach.
II. Relevant domestic law and practice
48. As the Russian Code of Criminal Procedure (CCrP) stood at the relevant time, a criminal case could be instituted on the basis of a complaint if there was sufficient evidence of elements of a crime (Article 140).
49. Article 144 of the CCrP set out the conditions under which an investigator or police operative could accept and consider information about a crime allegedly committed. The decision to open or refuse to open a criminal case or to transfer the investigation to a competent body had to be taken by the official within three days of the receipt of information about the crime; in complex cases such period could be extended up to ten, and then thirty, days. This period constituted a "pre-investigation" check (проверка). Prior to March 2013, Article 144 limited the actions of the competent official during that period and excluded the collection of evidence, which under Article 86 was possible only after a criminal investigation had been opened. If the official ruled to transfer the investigation to a competent body, he could take steps in order to protect the material evidence of the crime. The person who had lodged the complaint was informed about the decision taken and the possibilities for appealing against it (Articles 144 and 145).
50. A criminal case could be opened by the prosecutor or by an investigator with the prosecutor's consent (Article 146 § 1 of the CCrP).
I. The Government's preliminary objection
51. The Government submitted that the investigation into the abduction had not yet been completed. They further argued, in relation to the complaint under Article 13 of the Convention, that it had been open to the applicants to lodge court complaints concerning any alleged acts or omissions on the part of the investigating authorities.
52. The applicants contested the Government's submission. They stated that the only effective remedy, a criminal investigation, had proved to be ineffective.
53. The Court considers that the Government's objection raises issues concerning the effectiveness of the investigation which are closely linked to the merits of the complaints. Thus, it decides to join this objection to the merits of the case, to be examined below.
II. The Court's assessment of the evidence
and establishment of the facts
54. The applicants submitted that their relatives had been detained and deprived of their lives by State agents. They referred to the descriptions given by the eyewitnesses to the abduction. According to them, the perpetrators had worn black clothes or uniforms and masks and had been armed with hand pistols. The witnesses described the apprehension as swift and well organised. It had involved blocking the car in the street, forcing the four men out of their vehicle and hand-cuffing them, while at the same time directing the traffic and filming the scene. The applicants were of the opinion that the law-enforcement authorities had reason to suspect the four men of illegal activities, and thus would have been able to detain them in connection with the killing of Mr Aushev or the explosion of the vehicle in Ingushetia allegedly committed by the fourth applicant's brother (see paragraph 10 above). The applicants were of the opinion that if the abduction had been committed by common criminals, the response of the law-enforcement authorities would have been much more quick and efficient. They argued, with reference to the Court's judgments adopted in cases involving comparable circumstances in the Northern Caucasus, that the investigators' behaviour in the face of the applicant's well-founded complaint of a serious and violent crime gave rise to a strong presumption of at least acquiescence in the situation.
55. The Government were of the opinion that the applicants had failed to submit any evidence or arguments capable of proving, beyond reasonable doubt, that on 26 December 2009 their relatives had been detained by State agents. They noted that the criminal investigation into the matter had been unable to elucidate the circumstances of the "disappearance" of the four men. They also noted that it had not obtained any proof of the State's involvement in the detention, or of the presumed deaths of the men.
56. A number of principles have been developed by the Court when it has been faced with the task of establishing the facts of events on which the parties disagree (see El Masri v. "the former Yugoslav Republic of Macedonia" [GC], No. 39630/09, §§ 151 - 53, 13 December 2012): the factual findings should be based on the the standard of proof "beyond reasonable doubt"; such proof may follow from the coexistence of sufficiently strong, clear and concordant inferences or of similar unrebutted presumptions of fact (see 
v. Turkey, No. 25657/94, § 282, ECHR 2001-VII, and 
and Others v. Turkey, No. 65899/01, § 160, ECHR 2005-VIII). Applying the above principles to cases concerning allegations of disappearances in the Russian Northern Caucasus, the Court has concluded that it is sufficient for the applicants to make a prima facie case that their missing relatives have been abducted by servicemen, such abduction thus falling within the control of the authorities, and it is then for the Government to discharge their burden of proof either by disclosing the documents in their exclusive possession or by providing a satisfactory and convincing explanation of how the events in question occurred (see, among many examples, Aziyevy v. Russia, No. 77626/01, § 74, 20 March 2008; Utsayeva and Others v. Russia, No. 29133/03, § 160, 29 May 2008; Khutsayev and Others v. Russia, No. 16622/05, § 104, 27 May 2010; and Aslakhanova and Others v. Russia, Nos. 2944/06, 8300/07, 50184/07, 332/08 and 42509/10, § 98, 18 December 2012).
57. Adjudicating on those cases, the Court bore in mind the difficulties associated with obtaining the evidence, and the fact that, often, little evidence could be submitted by the applicants in support of their applications. The prima facie threshold was reached primarily on the basis of witness statements, including the applicants' submissions to the Court and to the domestic authorities, and other evidence attesting to the presence of military or security personnel in the area concerned at the relevant time. The Court relied on references to military vehicles and equipment; the unhindered passage of the abductors through military roadblocks, in particular during curfew hours; conduct typical of security operations, such as the cordoning off of areas, checking of identity documents, searches of premises, questioning of residents and communication within a chain of command; and other relevant information about special operations, such as media and NGO reports. Given the presence of those elements, it concluded that the areas in question had been within the exclusive control of the State authorities in view of the military or security operations being conducted there and the presence of servicemen (see, for example, Ibragimov and Others v. Russia, No. 34561/03, § 82, 29 May 2008; Abdulkadyrova and Others v. Russia, No. 27180/03, § 120, 8 January 2009; and Kosumova and Others v. Russia, No. 27441/07, § 67, 7 June 2011). If the Government failed to rebut that presumption, this would entail a violation of Article 2 in its substantive part. However, where the applicants failed to make a prima facie case, the burden of proof could not be reversed (see, for example, Tovsultanova v. Russia, No. 26974/06, §§ 77 - 81, 17 June 2010; Movsayevy v. Russia, No. 20303/07, § 76, 14 June 2011; and Shafiyeva v. Russia, No. 49379/09, § 71, 3 May 2012).
58. Thus, the Court's case-law cited above attests that since 1999 anti-terrorist operations have been carried out routinely in the Northern Caucasus region, which in the past few decades has been plagued by serious disturbances of law and order. As the Court has found, these operations could entail the detention of individuals in the context of non-acknowledged security operations, and such detention could be considered life-threatening (see Aslakhanova, cited above, § 101).
59. Turning to the case at hand, the Court notes that this is the first such allegation to have been raised outside the Northern Caucasus region, and that the Government have denied State involvement. The applicants themselves were not direct witnesses to the abduction. The documents examined by the Court provide no solid evidence of a security operation having taken place, such as references to military vehicles or personnel, uniforms, use of special equipment, unhindered passage through roadblocks or during curfew hours, or other potentially relevant elements routinely cited in previous such complaints. It appears that the abductors used passenger vehicles, were wearing civilian clothes and were armed, according to witness statements, with hand guns (see paragraph 33 above) - a weapon which could be obtained and concealed more easily than, for example, larger weapons such as machine guns. Moreover, attempts to trace the vehicles' registration plates and mobile phone connections in the area proved futile (see paragraphs 28, 39, 42 above).
60. The Court also notes that the applicants' family members and the members of Maksharip Aushev's extended family were the victims of a number of deadly criminal incidents in the months preceding the abduction (see paragraphs 8 - 10 above). Most of these attacks, although the subject of pending criminal investigations, were unresolved at the time of the submission of the parties' observations and the perpetrators have not been established. The applicants and their relatives connected the disappearance under examination with these previous episodes of violence; however it does not appear that their suspicion about the abductors being State servicemen was communicated to the investigators in a clear manner (for example, see paragraphs 22 and 45 above). In such circumstances, the sole fact that some witnesses described the group which had taken the four men away as being well-organised and efficient does not suffice to make a prima facie case that they were State servicemen.
61. Taking into account the above, the information in the Court's possession does not suffice to establish that the presumed perpetrators belonged to the security forces, or to shift the burden of proof to the respondent Government (see Zubayrayev v. Russia, No. 67797/01, § 73, 10 January 2008, and Tovsultanova, cited above, § 88). Accordingly, the Court cannot establish to the requisite standard of proof that Yunus Dobriyev, Magomed Adzhiyev, Yusup Dobriyev and Ali Dzhaniyev were detained by State agents, or that their presumed death is attributable to the respondent State.
III. Alleged violation of Article 2 of the Convention
62. The applicants complained under Article 2 of the Convention that their four relatives had disappeared after being detained by State agents, and that the domestic authorities had failed to carry out an effective investigation into the matter. Article 2 reads as follows:
"1. Everyone's right to life shall be protected by law. No one shall be deprived of his life intentionally save in the execution of a sentence of a court following his conviction of a crime for which this penalty is provided by law.
2. Deprivation of life shall not be regarded as inflicted in contravention of this article when it results from the use of force which is no more than absolutely necessary:
(a) in defence of any person from unlawful violence;
(b) in order to effect a lawful arrest or to prevent the escape of a person lawfully detained;
(c) in action lawfully taken for the purpose of quelling a riot or insurrection."
63. The Government contended that the domestic investigations had revealed no evidence that the detainees were held under State control or that they were dead. They further averred that the mere fact that the investigative measures had not produced any specific results, or had produced only limited ones, did not mean that there had been any omissions on the part of the investigative authorities. They claimed that all necessary measures were being taken to comply with the obligation to conduct an effective investigation.
64. The applicants reiterated their complaints.
65. The Court considers, in the light of the parties' submissions, that the complaints raise serious issues of fact and law under the Convention, the determination of which requires an examination of the merits. The complaint under Article 2 of the Convention must therefore be declared admissible.
(a) The alleged violation of the right to life
66. The Court has found that, in the absence of relevant information, it is unable to find that security forces were implicated in the disappearance of the applicants' four relatives. Nor has it established "beyond reasonable doubt" that the four men have been deprived of their lives by State agents. In such circumstances the Court finds no violation of the substantive limb of Article 2 of the Convention in respect of Yunus Dobriyev, Magomed Adzhiyev, Yusup Dobriyev and Ali Dzhaniyev.
(b) The alleged inadequacy of the investigation into the abduction
67. The disappearance of the four men has been the subject of a domestic criminal investigation opened on suspicion of murder.
(i) The parties' submissions
68. The applicants pointed to a number of deficiencies in the investigation, referring to the relevant principles enumerated in the Court's case-law. Although the four men had disappeared in the early hours of 26 December 2009, and the first applicant had lodged a formal complaint about their disappearance on the morning on 26 December 2009 (paragraph 15 above), hardly any actions had been taken by the police prior to 4 January 2010 (see paragraphs 19 and 20 above). The applicants believed that the loss of time in the critical first period of the investigation could have led to a missed opportunity to immediately locate the captors and obtain the release of the four men. The first applicant had been questioned for the first time in January 2010. Further delays in collecting crucial evidence were linked to the examination of the CCTV records. Only once the recordings had been viewed could the investigators locate the area where the unknown group had taken hold of the four men (see paragraphs 29 and 30 above). Further delays had followed and the eyewitnesses to that episode had been identified and questioned only in March 2010 and March 2011 (see paragraph 33 above). Other CCTV recordings which could potentially have been relevant to solving the crime had been lost because they had been sought after the expiry of the storage time-limit (see paragraph 34 above). Thus, the investigators had failed to take reasonable steps to secure highly relevant evidence. Finally, the applicants argued that the investigation had lacked the requisite degree of public scrutiny, as neither the applicants nor their legal representatives had received any information about the progress made or the important procedural steps taken in the case (see paragraphs 40, 41 and 43 above).
69. The Government, in their turn, were of the opinion that the investigation had fully complied with the relevant national legislation and the principles governing effective investigation as enumerated in the Court's case-law. They argued that the investigators had taken all possible steps in order to solve the crime. They had collected and examined the evidence available, as a result of which the time and place of the abduction had been established. They had found Yunus Dobriyev's vehicle and examined it. They had followed up potential leads such as the registration numbers of the suspicious vehicles communicated by the applicants and the identification and questioning of the mobile phone users who had been near the scene of the crime at the relevant time; however these measures had turned out to be futile. It had not been possible to establish the whereabouts of the applicants' relatives or the identities of the perpetrators.
(ii) General principles
70. The Court has on many occasions stated that the obligation to protect the right to life under Article 2 of the Convention also requires by implication that there should be some form of effective official investigation when individuals have been killed as a result of the use of force, or where there are sufficient reasons to suspect so. The Court has developed a number of guiding principles to be followed for an investigation to comply with this obligation under the Convention. The duty to conduct such an investigation arises in all cases of killing and other suspicious deaths, whether the perpetrators are private persons or State agents or are unknown. To be "effective", an investigation must meet several basic requirements, formulated in the Court's case-law under Articles 2 and 3 of the Convention: it must be thorough, expeditious and independent, and the materials and conclusions of the investigation must be sufficiently accessible to the relatives of the victims, in so far as that does not seriously undermine the efficiency of the investigation (see Finogenov and Others v. Russia, Nos. 18299/03 and 27311/03, § 270 - 272, ECHR 2011 (extracts); Rantsev v. Cyprus and Russia, No. 25965/04, §§ 232 - 33, ECHR 2010 (extracts); and Aslakhanova, cited above, §§ 121 - 123).
71. More specifically, the requirement of a "thorough investigation" means that the authorities must always make a serious attempt to find out what happened and should not rely on hasty or ill-founded conclusions to close their investigation or as the basis of their decisions. They must take all reasonable steps available to them to secure the evidence concerning the incident, including, inter alia, eyewitness testimony, forensic evidence, and so on. Any deficiency in the investigation which undermines its ability to establish the cause of injuries or death, or the identity of the persons responsible will risk falling foul of this standard (see, among many authorities, Mikheyev v. Russia, No. 77617/01, §§ 107 et seq., 26 January 2006, and Assenov and Others v. Bulgaria, 28 October 1998, Reports of Judgments and Decisions 1998-VIII, §§ 102 et seq.).
72. Finally, the investigation's conclusions must be based on a thorough, objective and impartial analysis of all relevant elements. Failing to follow an obvious line of inquiry undermines to a decisive extent the investigation's ability to establish the circumstances of the case and the identity of those responsible (see Kolevi v. Bulgaria, No. 1108/02, § 201, 5 November 2009, and Tsechoyev v. Russia, No. 39358/05, § 153, 15 March 2011). Nevertheless, the nature and degree of the scrutiny required to satisfy the minimum threshold of the investigation's effectiveness will depend on the circumstances of the particular case. They must be assessed on the basis of all relevant facts and with regard to the practical realities of the investigation (see Velcea and 
v. Romania, No. 64301/01, § 105, 1 December 2009).
(iii) Application to the present case
73. The Court first notes that the decision to open a criminal investigation into the alleged murder was taken only on 25 January 2010 (see paragraph 24 above), that is, one month after the first applicant had lodged her complaint about the disappearance of the four men with the district police department in St Petersburg. "Pre-investigation inquiries" under Article 144 of the CCrP, as it stood at the time (see paragraph 49 above), strictly limited procedural framework for the collection of evidence and the victims' or their representatives' effective participation. In view of this, the Court has serious doubts that a pre-investigation inquiry was capable of complying with the above-mentioned requirements over such a long period in a situation where an arguable complaint raising potential problems under Article 2 had been lodged (see, mutatis mutandis, Kleyn and Aleksandrovich v. Russia, No. 40657/04, §§ 56 - 58, 3 May 2012, and Savriddin Dzhurayev v. Russia, No. 71386/10, § 193, ECHR 2013 (extracts)). This stage would appear insufficient to address the situation of the suspicious disappearance of four men over such a long period, all the more so since it unnecessarily delayed the opening of a criminal investigation, which constituted the best, if not the only, tool to meet the Convention requirements of an effective investigation in such circumstances (see Savriddin Dzhurayev, cited above, § 193).
74. Even though the police in the present case took some measures during the pre-investigation inquiry (see, for example, paragraph 20 above), a number of delays related to the absence of a formal criminal investigation could not be avoided. The examination of the relevant evidence, such as the CCTV records, was carried out only on 4 February 2010 (see paragraph 29 above). Consequently, the police belatedly sought additional potentially relevant records which in the meantime had been destroyed (see paragraph 34 above). Thus, no reasonable steps were taken to secure the evidence and demonstrate diligence and promptness in dealing with such a serious matter (see Shafiyeva v. Russia, cited above, § 90). Some important witnesses were also questioned late because of the belated opening of the proceedings (see paragraphs 26 and 42 above). The missing men' mobile telephone connections were sought only in February 2010 (see paragraph 28 above).
75. The Court observes, however, that one aspect of the investigation weighs particularly heavily against a finding of overall effectiveness. It is striking that the disappearance of the applicants' relatives was not linked in any significant way to the investigation of the preceding events involving other relatives of the applicants. From January 2010, such a link was repeatedly raised with the investigative authorities by the applicants and their representatives. It is certainly not the Court's role to substitute itself for the domestic investigative authorities, who are much better placed to perceive and react to relevant information as it is gathered in the course of a criminal investigation; the evaluation of the data and the possible reactions to it remain firmly in the domain of the professional law-enforcement personnel. However, the Court retains the authority to evaluate these measures against the minimum threshold for an effective investigation in the light of the importance accorded to the rights protected by Article 2 of the Convention. In the present case it is difficult to ignore the extraordinary sequence of attacks involving various members of Maksharip Aushev's extended family (see paragraphs 8 - 11, 18 and 22 above). These events were regarded as interconnected by the applicants and their relatives. At the same time, there is not much evidence in the documents supplied to the Court that the respective investigations of these events were in any way coordinated. This may be considered as an oversight of one of the most relevant known elements of the case, and the failure to take it into account as a failure to carry out a thorough, objective and impartial analysis of all relevant elements, entailing a breach of the procedural obligation to investigate under Article 2 of the Convention.
76. The Court further notes that the investigators were aware of the fourth applicant's exceptionally vulnerable situation: within two months she had lost her husband and sister-in-law, her mother and two brothers in a series of unresolved attacks; she herself had by chance survived a car explosion and suffered its consequences; and her third brother had also died a violent death, apparently while carrying out a suicide bomb attack. To this must be added the disappearance, on the first night of their arrival in St Petersburg, of her last remaining, youngest brother and the three other relatives who had accompanied him. These events coincided with the final stage of pregnancy and the birth of her child on 28 December 2009. It appears reasonable to expect the investigators to have taken more proactive steps in order to obtain her statements as a key witness and victim. However, the Court does not discern such steps, either taken within the framework of that investigation or in the context of the investigations carried out into the preceding events of October and December 2009.
77. The Court also notes the recurrent problem of insufficient public scrutiny of the investigation, as the applicants and their representatives were not promptly informed of the progress of the proceedings or of the decision to adjourn them (see paragraphs 40, 41 and 43 above).
78. The Government argued that the applicants had been granted victim status in the criminal case and should, therefore, have sought judicial review of the decisions of the investigating authorities as part of the exhaustion of domestic remedies. The Court has previously accepted that this remedy may, in principle, offer a substantial safeguard against the arbitrary exercise of power by an investigating authority where it refuses to institute criminal proceedings or orders their termination, given a court's power to reverse a refusal to institute criminal proceedings and indicate defects to be addressed (see, among many other authorities, Trubnikov v. Russia (dec.), No. 9790/99, 14 October 2003; Dzhamaldayev v. Russia (dec.), No. 39768/06, § 28, 22 January 2013; and Borgdorf v. Russia (dec.), No. 20427/05, § 27, 22 October 2013). However, the Court has on many occasions found this remedy ineffective in situations where the applicants appealed against other procedural defects of the investigation. For example, the Court has found applications to a court ineffective where the proceedings have already been adjourned and reopened, as it would only have prompted the investigators to repeat yet another cycle of futile inquiries (see Savriddin Dzhurayev, cited above, § 194). Likewise, the remedy was found ineffective where the essence of the applicant's complaints lay in challenges to the investigators' inaction, resulting from the failure to take the necessary and timely steps and to keep the families informed of the progress and main procedural steps of the proceedings (see Aslakhanova, cited above, § 153, and Esmukhambetov and Others v. Russia, No. 23445/03, § 128, 29 March 2011).
79. In the present case the applicants complain about the inaction of the investigative authorities and their failure to timely take certain steps - for example in order to preserve the evidence. Because of the delays in the opening of the investigation and the authorities' failure to keep them informed of the relevant developments, the applicants have learned of the omissions and delays in the proceedings at a later date. The situation is thus different from the cases of Trubnikov and Dzhamaldayev cited in the preceding paragraph, in that there was no specific procedural act to appeal against. In cases such as the one at hand the domestic courts would be unable to issue specific guidelines to the investigating authorities, precisely due to the absence of such procedural act. Should the applicants appeal to a court against the investigators' actions, because of the nature of the matter, the need to react quickly and the limited scope of the court's review, such appeals do not appear able to redress the defects in the investigation. Accordingly, the Court finds that an application under Article 125 of the CCrP is ineffective in such circumstances and dismisses the Government's objection as regards the applicants' failure to exhaust domestic remedies within the context of the criminal investigation. On the basis of the above, the Court finds a procedural violation of Article 2 of the Convention in respect of the investigation carried out into the circumstances of disappearance of Yunus Dobriyev, Magomed Adzhiyev, Yusup Dobriyev and Ali Dzhaniyev.
(c) The alleged violation of the positive obligation to protect life
80. Finally, the Court notes that the applicants' complaint under the procedural aspect of Article 2 encompasses also an allegation of failure to take positive measures to protect their four relatives against a known risk to their lives. The applicants submitted that the loss of time in the critical first period of the investigation between 26 December 2009 and 4 January 2010 could have led to a missed opportunity to locate their captors and save the lives of the four men.
81. Article 2 of the Convention may also imply a positive obligation on the authorities to take preventive operational measures to protect an individual whose life is at risk from the criminal acts of another individual (see Osman v. the United Kingdom, 28 October 1998, § 115, Reports 1998-VIII). For the Court to find a violation of the positive obligation to protect life, it must be established that the authorities knew, or ought to have known at the time, of the existence of a real and immediate risk to the life of an identified individual from the criminal acts of a third party and that they failed to take measures within the scope of their powers which, judged reasonably, might have been expected to avoid that risk (see Osman, cited above, § 116; Paul and Audrey Edwards v. the United Kingdom, No. 6477/99, § 55, ECHR 2002-II; Medova v. Russia, No. 25385/04, § 96, 15 January 2009; Rantsev, § 222; and Tsechoyev, § 136, both cited above).
82. The Court has recently found a breach of the positive obligation to protect the right to life where the investigative authorities in Chechnya, having been apprised of the applicant's son's unacknowledged detention and ill-treatment by the police, failed to take measures to save his life and, ultimately, to prevent his disappearance (see Turluyeva v. Russia, No. 63638/09, § 98, 20 June 2013). The Court stressed the life-threatening nature of unacknowledged detention in the Northern Caucasus and deplored the lack of an effective and rapid response by the authorities, especially in the days following the receipt of information about the abduction (ibid., § 99).
83. Turing to the present case, the Court notes that on 26 December 2009 the first applicant lodged a formal complaint, followed by her two written statements, about the disappearance of her husband and his three relatives. She told the police of the time and place where they had last been seen, the route that they had intended to take, their descriptions and details of their mobile phones and the vehicle they had been driving (see paragraph 15 above). The police were thus informed that earlier that night a group of four men in a vehicle had stopped responding to telephone calls while driving through St Petersburg. However, it is difficult to discern in the first applicant's statements any indication of the existence of a real and immediate risk to the lives of the individuals concerned.
84. As already mentioned above, the context of life-threatening abductions has so far been limited in its territorial scope. In the circumstances of this case, the law-enforcement authorities in St Petersburg could not be expected to react to submissions of such a nature any differently than the police in any big city would. In the days immediately following the first applicant's complaint, they sought information about recent accidents, possible detention or movement of these persons, examined the area, declared search for the missing persons and the vehicle and took steps to find and question the owner of the car driven by the first applicant's husband (see paragraph 20 above). As the documents examined by the Court demonstrate, the possible connection between the disappearance of the four men and the events involving the fourth applicant and other members of the Aushev family was pointed out to the investigators in January 2010 (see paragraphs 18 and 22 above).
85. Taking all these elements into account, the Court is unable to support the conclusion that the authorities knew, or ought to have known at the time immediately following the four men's disappearance, of the existence of a real and immediate risk to their lives from the criminal acts of a third party. To decide otherwise in the present case would amount to placing a disproportionate burden on the authorities. In such circumstances, the Court does not discern an additional violation of the positive obligation to protect life in respect of Yunus Dobriyev, Magomed Adzhiyev, Yusup Dobriyev and Ali Dzhaniyev.
of Articles 3, 5 and 13 of the Convention
86. The applicants complained of violations of Articles 3 and 5 of the Convention as a result of the mental suffering caused by the disappearance of their close relatives, who they claimed had been unlawfully detained. They also argued that, contrary to Article 13 of the Convention, they had no available domestic remedies against the violations claimed under Articles 2 and 3. Articles 3, 5 and 13 of the Convention read, in so far as relevant:
Article 3
"No one shall be subjected to torture or to inhuman or degrading treatment or punishment."
Article 5
"1. Everyone has the right to liberty and security of person. No one shall be deprived of his liberty save in the following cases and in accordance with a procedure prescribed by law:
...
(c) the lawful arrest or detention of a person effected for the purpose of bringing him before the competent legal authority on reasonable suspicion of having committed an offence or when it is reasonably considered necessary to prevent his committing an offence or fleeing after having done so;
...
2. Everyone who is arrested shall be informed promptly, in a language which he understands, of the reasons for his arrest and of any charge against him.
3. Everyone arrested or detained in accordance with the provisions of paragraph 1 (c) of this Article shall be brought promptly before a judge or other officer authorised by law to exercise judicial power and shall be entitled to trial within a reasonable time or to release pending trial. Release may be conditioned by guarantees to appear for trial.
4. Everyone who is deprived of his liberty by arrest or detention shall be entitled to take proceedings by which the lawfulness of his detention shall be decided speedily by a court and his release ordered if the detention is not lawful.
5. Everyone who has been the victim of arrest or detention in contravention of the provisions of this Article shall have an enforceable right to compensation."
Article 13
"Everyone whose rights and freedoms as set forth in [the] Convention are violated shall have an effective remedy before a national authority notwithstanding that the violation has been committed by persons acting in an official capacity."
87. The Government contested those arguments.
88. The Court has not found that the State bears responsibility for the abduction of Yunus Dobriyev, Magomed Adzhiyev, Yusup Dobriyev and Ali Dzhaniyev. Accordingly, in such circumstances, it finds that the situation does not disclose a violation of Articles 3 or 5, as alleged by the applicants (see Shaipova and Others v. Russia, No. 10796/04, §§ 111 and 117, 6 November 2008; Shafiyeva, cited above, §§ 104 and 110; and Saidova v. Russia, No. 51432/09, § 84, 1 August 2013). These complaints must, therefore, be rejected as inadmissible in accordance with Article 35 §§ 3 and 4 of the Convention.
89. As to the applicants' complaint under Article 13, the Court reiterates its findings above in respect of Article 3 of the Convention. In respect of this complaint, the applicants had no arguable claim. Thus, the complaint under Article 13 is likewise manifestly ill-founded and must be rejected as inadmissible in accordance with Article 35 §§ 3 and 4 of the Convention. As regards the reference to Article 13 taken in conjunction with Article 2 of the Convention, the Court observes that the relevant complaint has already been examined in the context of Article 2. Having regard to the finding of a violation of Article 2 in its procedural aspect, the Court considers that although this complaint is admissible, there is no need for a separate examination of it on its merits (see Zakriyeva and Others v. Russia, No. 20583/04, § 108, 8 January 2009; Khumaydov and Khumaydov v. Russia, No. 13862/05, § 141, 28 May 2009; and Saidova, cited above, § 85).
V. Application of Article 41 of the Convention
90. Article 41 of the Convention provides:
"If the Court finds that there has been a violation of the Convention or the Protocols thereto, and if the internal law of the High Contracting Party concerned allows only partial reparation to be made, the Court shall, if necessary, afford just satisfaction to the injured party."
91. The applicants asked the Court to award them monetary compensation in respect of pecuniary and non-pecuniary damage suffered by them as a result of the violations alleged. The amount of any such awards was left by them to be determined by the Court.
92. The Government stressed that there were no grounds for the finding of any violations or for making any awards in the present case.
93. Regard being had to the findings of the Court, the Court awards the applicants 15,000 euros (EUR) each in respect of non-pecuniary damage.
94. The applicants also claimed EUR 2,600, 4,022 pounds sterling (GBP) and 42,000 Russian roubles (RUB) for the costs and expenses incurred before the domestic courts and before the Court. They submitted a breakdown of the costs and expenses incurred, including legal fees at the hourly rate of EUR 100 for Mrs Tseytlina and GBP 150 for their UK-based lawyers, plus administrative expenses and translation costs, as certified by invoices. They submitted copies of the first and the second applicants' legal aid agreements with Mrs Tseytlina, as well as the agreements between NGO Memorial and Mrs Tseytlina. The agreements specified that the work on representation would be carried out in cooperation between Mrs Tseytlina, Memorial and EHRAC. They asked for the totality of the sum to be transferred, in GBP, to the account of EHRAC in the UK.
95. The Government questioned the necessity and reasonableness of the costs incurred, in particular the translation costs in the amount of GBP 2,730, and of the involvement of three UK-based lawyers.
96. In accordance with the Court's case-law, an applicant is entitled to the reimbursement of costs and expenses only in so far as it has been shown that these have been actually and necessarily incurred and are reasonable as to quantum. In the present case, regard being had to the documents in its possession and the above criteria, as well as to the fact that most of the applicants' complaints have been rejected by the Court, it considers reasonable to award the sum of EUR 4,000, covering costs under all heads. The award is to be paid, as requested, into the representatives' bank account in the United Kingdom as identified by the applicants.
97. The Court considers it appropriate that the default interest rate should be based on the marginal lending rate of the European Central Bank, to which should be added three percentage points.
FOR THESE REASONS, THE COURT, UNANIMOUSLY,
1. Decides to join to the merits the Government's objection as to non-exhaustion of criminal domestic remedies and rejects it;
2. Declares the complaints concerning Articles 2 and 13 of the Convention (taken in conjunction with Article 2) admissible and the remainder of the application inadmissible;
3. Holds that there has been no substantive violation of Article 2 of the Convention in respect of Yunus Dobriyev, Magomed Adzhiyev, Yusup Dobriyev and Ali Dzhaniyev;
4. Holds that there has been a violation of Article 2 of the Convention in respect of the failure to investigate effectively the disappearance of the applicants' four relatives;
5. Holds that no separate issue arises under Article 13 of the Convention taken in conjunction with Article 2 of the Convention;
6. Holds
(a) that the respondent State is to pay the applicants, within three months from the date on which the judgment becomes final in accordance with Article 44 § 2 of the Convention, the following amounts:
(i) EUR 15,000 (fifteen thousand euros), to each applicant, plus any tax that may be chargeable, in respect of non-pecuniary damage, to be converted into Russian roubles at the rate applicable at the date of settlement;
(ii) EUR 4,000 (four thousand euros), plus any tax that may be chargeable, in respect of costs and expenses; to be paid into the representatives' bank account as identified by the applicants;
(b) that from the expiry of the above-mentioned three months until settlement simple interest shall be payable on the above amounts at a rate equal to the marginal lending rate of the European Central Bank during the default period plus three percentage points;
7. Dismisses the remainder of the applicants' claim for just satisfaction.
Done in English, and notified in writing on 19 December 2013, pursuant to Rule 77 §§ 2 and 3 of the Rules of Court.
Isabelle 
President
NIELSEN
Registrar